 |
| Вернуться к оглавлению |
 Вернуться к предыдущей главе |
Перейти к следующей главе |
| ЧАСТЬ I. |
| ГЛАВА 1.10. ЧЕРЕЗ ПЕРЕВАЛЫ ЭЧКИ-ЧАТ-ХАЙОКА И ХУТЫЙ |
|
Встали мы на другой день в 4 часа утра. Был легкий
морозец. Абдула, которому видно надоели наши задержки в
пути, развил большую энергию и после неожиданного
деятельного участия в приготовлении чая и шашлыка,
заявил, что он попробует навьючить по карачаевски -
"может быть будет лучше". Командуя, чтобы один из нас
держал тут, другой тянул там, подавали ему то или се,
довольно скоро он устроил вьюк. Принцип его заключался в
том, чтобы выкинуть на осле нагрудник, а вьюк сделать
состоящим из 3-х мест взамен наших 5. Все это при помощи
нового ремня и веревок было привязано к седлу и к ишачке,
причем веревки перетягивали ей брюхо. В 6ч.40м, когда мы
выступили, на траве еще лежал толстый слой инея, с
восходом солнца начавший быстро таять. Нечеткая тропа
повела нас вверх по равнине среди карликовых берез, в
большинстве высохших, через многочисленные рукава
реки, лужицы и канавы. Стал попадаться среди берез и
рододендрон. По левому склону хребта Ушум спускается
много осыпей. Через 2 км долина сузилась и мы оказались у
теснины подобной вчерашней, заросшей березой и
рододендроном. Врываясь в каменные ворота Марух
образует здесь невысокий, но красивый водопад, очень
похожий на нижний водопад. И через него опять есть очень
ветхий мост. Взобравшись на этот вал, встретили третий,
самый верхний водопад Маруха, еще красивее, но скрытый
среди камней. По ним можно было пробраться на середину
реки и увидеть, как в глубину пещеры образованной
скалами откуда-то сверху падает пенная струя Маруха. Еще
выше березы кончаются и Марух прорывается сквозь
огромную древнюю морену, а тропа поднимается на
последнюю большую террасу. С нее открывается
прекрасный вид на Марухский перевал, похожий на
лежащий черный полуцилиндр испещренный снеговыми
полосами, на красивую вершину Марух Баш и на вершины
1398, 1469 и 1514с.с. небольшими количествами снега, под
которыми лежат леднички. Марухский перевал во всем
Карачае к западу от Эльбруса, после Клухорского,
считается наиболее доступным, а скот через него гоняют
даже чаще. На картах кроме них помечается еще обычно
Нахарский перевал
(восточное Клухорского), через который я ходил позднее, и
Наурский в верховьях Псыша. Мы предполагали подняться
на Марухский перевал, ведущий по Чхалте в Абхазию, но
потеря дня на Чигардали заставила от этой мечты
отказаться.
Раньше существовала даже военная "Марухская тропа", разработанная гораздо хуже чем военно-Сухумская и затем заброшенная. Было единственное описание путешествия по ней Красильникова в 1913 году. С нашего перевала и подъема к нему Марухский ледник, над северным краем которого шел подъем на наш перевал, не виден, будучи скрыт вершиной 1466с. Вскоре после подъема на древнюю морену в долине Маруха нам предстояло перейти широкий ручей стекающий с хребта Мысты Баши и текущий из большого, очень красивого озера, большей частью покрытого льдом и лежащего у подножия острых скал розового цвета. На спуске к этому ручью вьюк, сделанный на этот раз "по- карачаевски", и не хуже нашего постепенно сползавший ишаку на холку, свалил его с ног на самом берегу, так что передние ноги ишака лежали в воде. Сам ишак тоже стал все сильнее и сильнее съезжать в воду. Принятые мной меры не помогли поставить ишака на ноги. На помощь прибежали и остальные и, наконец, даже Абдула. Он приказал двоим поднимать за голову, а двоим поднимать за хвост, но ишак продолжал лежать. Только когда Абдула став в воду на колени стал кусать ишаку зубами ухо, в то время как мы избивали его палками, он кое-как наконец поднялся и перешел ручей. Тут мы взобрались на вторую, меньшую древнюю морену, перешли рукава реки и справа от тропы увидели кош. Там старик карачаевец седлал коня. Абдула пытался с ним поговорить, но старик не только не пригласил нас зайти, но почти не отвечал и Абдуле. Назвав его старым скрягой и продолжая ругаться уже по-русски, Абдула повел нас дальше. Против коша над тропой нависают светло-желтые обрывы и в одном из них, довольно высоко, есть вход в пещеру, в которой могут поместиться 15 человек. Здесь мы встретили мингрела, пришедшего через Марухский перевал для покупки скота. Вид у него был устрашающий - в чалме, обросший бородой, и я вспомнил слова старого тебердинского проводника Шугая Касаева, что в этих местах из-за абхазцев "ходить надо аккуратно". Оказалось, что у мингрела недавно умер отец и он по обычаю должен долгое время не бриться. По-русски мингрел говорил много хуже Абдулы и они друг с другом объяснились по турецки, очень мягкий и приятный говор. Абдула спрашивал у мингрела табаку (который у нас был на исходе), шелка или водки, которые иногда приносят из Абхазии контрабандой. Недоверял ли мингрел нам, или действительно не имел товаров, но мы у него ничего не добыли. После этой встречи, мы остановились и Абдула опять написал арабскими письменами записку с которой послал Курбатова и Никольского вверх к кошу за айраном, сам же почему-то не захотел туда идти. Когда они ушли, он вдруг переполошился, что оставил внизу записки место, где хозяин сможет потом приписать, будто он, Абдула, взял у него в долг продукты, которых он на самом деле не брал. Наши ребята вернувшиеся с айраном рассказали, что в коше хозяина нет, а что там сидят мингрел, встреченный нами накануне богатый карачаевец и какой-то другой, хлещут хозяйский айран и ожесточенно спорят, уличая друг друга в каких-то темных аферах со скотом и в том, что якобы под перевалом мингрел спрятал оружие. (По обычаю, горцы должны переходить на другую сторону перевала через главный хребет безоружными). С места этого привала, нам предстояло подниматься к небольшой скале слева, прямо над нами. Абдула сказал, что был на этом перевале три раза, в последний раз 4 года назад и что из-за ежегодных весенних обвалов место тропы ежегодно несколько меняется. Это относится и ко многим другим перевалам. К данному перевалу с Маруха в ущелье Халеги, стекающей в Хасаут, есть три тропы. Одна начинается раньше и обходит скалу слева, с севера, вторая обходит ее с юга и соединяется вверху с предыдущей, а третья совпадает с Марухской тропой, ответвляясь от нее где-то возле Марухского ледника. Этот, последний путь наиболее легок, но длинен, идя в обход. Идя по нему: "будет темно, - на перевале как раз", "глазам видно, ногам обидно", - часто повторял Абдула для пояснения. Впрочем, то же он говорил и когда мы с ним спорили о спуске с Чигардали. Данным безымянным, по карте, перевалом, который можно было бы назвать Эчки-Чат или Халега, пользуются охотники, но иногда здесь даже перегоняют скот. "Трудно только до скалы, а дальше хорошая ущелья до самого перевала", утешал Абдула. Подъем до скалы по крутому травянистому склону зигзагами оказался, однако, не труден и тут Абдула указывал точно, где нести ишака, идя в нескольких шагах впереди него. Мы все удивлялись отчего это он стал такой заботливый. "Наверно тебе Гербату приснился", - шутили мы, потому что когда Абдуле во сне являлся какой-то Гербату, он терял свой задор. С подъема хорошо видны указанные Абдулой три перевала с Кизгыша на Марух, о которых кроме него в Архызе по-видимому мало кто знал, т.к. на наши расспросы кроме Чигардали нам ничего не могли назвать. Два из этих перевалов находятся почти рядом друг с другом вблизи ледников. Высоты их почти одинаковы и левый, южный, легче, менее каменист и доступен для лошадей. Крут подъем на него в лесу с Маруха, а затем по другим альпийский лугам с осыпями. По-видимому эти перевалы даже легче чем пройденный нами перевал через Чегет-Чат II на Софью. На Кизгышской стороне подъем на него идет мимо Кизгышских ледников и озера, но как к ним подойти с низовий реки, осталось неясным. Быть может, один из этих перевалов, виденных нами в 1928г. и есть "открытый в 1940г. перевал Волчья Яма", упоминавшийся мной выше. Жаль, что своевременно об этих перевалах Абдула нам не говорил. В 1958г. Е.Холодовский с группой туристов прошел на исток Кизгыша или Кизгыш Южный с низовья Кизгыш- Баша и обнаружил там три очень трудных перевала на юг. Один из них ведет на верховья Бзыби, другой на р.Аданге и третий на р.Южный Марух. Эти перевалы приближаются к альпинистским... За скалой, над которой мы поднялись с Маруха началась огромная висячая долина - грот, почти плоский и горизонтальный - "хорошая ущелья". Местность и тропа по ней очень плохо согласовалась с картой, вернее наоборот. Миновав следы древней морены мы перешли на левый берег ручья и долго шли по этому плато. Боковые склоны в альпийских лугах и из розового камня удивительно гладки. Впереди, в конце террасы вставали более отвесные и зубчатые скалы и с одной из них в центре срывался значительный каскад, а левее высилась конусообразная вершина. Пройдя 2/3 долины мы вскарабкались по склону на второе высокое плато, где снег только что стоял, но на склонах его было много. По левому, более пологому склону мы поднялись в третью котловину с упомянутым водопадом, а под водопадом неожиданно увидели красивое синее озеро, около 100м в диаметре не помеченное на карте. У озера мы встретили пастушонка, но его указания были недостаточны и Абдула неоднократно уходил вперед в поисках более, удобного подъема. Иногда он явно не знал как идти, и иногда спрашивал нас как идти - иногда серьезно, а иногда делая лишь вид, что заблудился и желая проверить нашу интуицию. Поднявшись от озера справа на новую, четвертую уже, ступень каровой лестницы мы увидели левее перевала - участок ровного гребня, на который по осыпям и снежникам мы поднялись. Этот гребень с южной стороны образует полуцирк. На карте здесь помечены мелкие ледники, но вся эта область в действительности покрыта фирновыми полями совсем другой формы и сравнивать их трудно. Под вершиной 1513с нет не только показанного на карте ледника, но даже и снега. Все ущелье, называемое Эчки-Чат (Козье место), состоит из одной и той же горной породы, - по-видимому из метаморфозированных гранитов коричневого цвета, издали кажущихся черными. Но очень интересная внизу картина подъема была для нас вознаграждена исключительным видом с перевала на главный хребет. Назад, на запад, виднелись опять вершины Южного Кизгыша, частью Кизгыш-Баша и Софии, Чегет- Чат II и хребет Ужум. Вперед, на восток, перед нами впервые предстала вся горная цепь от ребристой черной Кара-Каи между Марухом и Хасаутом до Белалакаи в верховьях Теберды, хотя в этом необычном ракурсе вершины было трудно узнавать. Во всей этой группе снеговых вершин царил и подавлял гордый Эрцог в верховьях Хасаута. Еще более выгодно отсюда был виден водораздел Хасаута и бассейна Теберды, начиная от светло- серой со снегами Азгекской группы и до Алибекских вершин. Четко виднелись на нем 6 озер. В этом хребте выделялись светло-желтая вершина 1767с (3771м) и 1607 или 1632с, конусообразная, почти кирпичного цвета. Правее нее был ясно виден долгожданный Алибекский перевал, вид с которого должен быть еще лучше. Им мы и мечтали перевалить с Хасаута на Алибек, еще ближе к главному хребту чем были сейчас. Но Абдула еще до выхода сомневался, что мы через него пройдем с ишаком. Что было видно в бинокль согласовалось с рассказом Абдулы. Низ подъема очень труден из-за долгого подъема вдоль Джеловчатского ледника порождающего Хасаут. (Это самый длинный ледник западнее Клухорского перевала). Крут перед ним и подъем по лесу. Наконец, последний подъем по снегу тоже очень крут, так что даже сильный ишак не поднимется по нему без ступенек. На Алибекской стороне много легче, "хорошая ущелья", но сразу после перевала ишака надо развьючить и спускать с обрыва на веревках. То же придется сделать не раз и при подъеме и Абдула заключил: "человек посмотрел, ишак смотрел - Алибэк даровал пэревал нэ пойдет. Лопата нет - ишаж ступенька копать надо. Ой, плохо, плохо! Савсим нэ пайдет эшэк". С таким ишаком вы не пройдете. Лучше я вас проведу другим перевалом. Омраченные этими речами, мы прошли по гребню хребта вправо по фирновому снегу покрывающему ледничок под вершиной 1466с и вышли от нее справа на перпендикулярный к нему хребет. Отсюда большой Марухский ледник со всеми питающими его снегами цирка Кара-Кая - Марух Баши разостлался под ногами. Поверхность ледника чистая, гладкая, больших трещин мало. Форма его заметно отличается от данной на карте и он образует два языка. После небольшого спуска с перевала по хорошей осыпи мы оказались па травянистом выступе круто спускающемуся к небольшому синему озеру. На спуске к нему повторилась прежняя история. Палка съехала на задние ноги ишаку, вьюк съехал на шею и ишак не смог идти, к тому же он упирался от страха и всегда боялся идти по снегу. Было сомнение, опустится ли он вообще, так как два раза ложился и не скатился вниз лишь потому, что двое из нас его все время поддерживали. Кое- как мы спустились вдоль левого берега озера не доходя до водопада, каскадами вырывающегося из озера вниз примерно на 100 метров. За котловиной этого озера, не помеченного на карте, лежала большая котловина, образующая к западу от перевала цирк, а под ним, ниже водопада вторая терраса, перпендикулярная к первой. Она еще эффектное своей горизонтальностью и размером. С обеих сторон от нее отвесные стены выше 300 метров, а за ее верховьем высовывается Кара-Кая. Перейдя на правый берег речки Халеги в 4 метра шириной, мы оказались у пустого коша устроенного под большими камнями. Две собаки вяло нас преследовали. Хотя Абдула пугал, что до Хасаута засветло мы не дойдем, мы решили идти, так как тут не было дров и плоского места для палатки, да это грозило еще потерей одного дня. Никольский пошел вперед и нашел "хорошую тропу". Однако она оказалась головоломным спуском зигзагами по каменному обрыву в 150 метров высотой. Шли мы по нему осторожно, чтобы не завалить камнями идущих ниже. Глядя потом на эту тропу снизу мы удивлялись как мы с нее могли спуститься, да еще с вьюком. Склоны были в рододендронах, а внизу - узкое но пологое ущелье с травой и карликовой березой. В конце этого ущелья мы встретили двух мальчишек с тремя презлющими собаками. Когда Никольский хотел их отогнать камнем, то Абдула схватил его за руку и сказал, что стыдно бить собак около коша, обижая этим хозяев. На пастбище - другое дело. Оставив в коше записку по-арабски, Абдула набрал в нем айрана, сыра, хлеба, мяса и кусок сырого овечьего курдюка. Курдюком он угощал нас, но мы с содроганием отказались. С трудом отбиваясь от собак, мы пошли по левому склону очень узкого ущелья речки Халега, которую как будто правильнее называть Хайока. Здесь спуск был уже легок и мы вышли в сумерки к поляне на берегу Хасаута. Вдали, влево виднелись коши, но на крики Абдулы никто не пришел. Тогда Абдула стал кричать, что мы - "карачаевичи". Иначе, говорил он, если мы остановимся в стороне от кошей, то жители примут нас за имеретинцев и будут бояться. Войдя в лес с множеством земляники (было 24-е августа) мы устроили чудесный лагерь. В этот день мы прошли помеченным на картах, но никем не описанным перевалом Эчки-Чат-Хайока, обнаружили два новых озера, исчезновение ряда ледников и большие расхождения с картой вообще. Зная уже устройство карачаевских костров мы устроили отдельно маленький кухонный костер. Было уютно и тепло, но Курбатов с ужасом выяснил, что у водопада он забыл фотоаппарат. Мы его утешили шашлыком с рисовой кашей - так вкусно мы давно не ели и даже распили давно таскавшуюся бутылку водки. Абдула затеял было политический разговор, но выяснилось, что его представления о политике крайне наивны и курьезны. Политпросвещение в Архызе тогда почти отсутствовало, а радио только еще входило в быт в городах. После ужина Абдула замечательно хорошо подражая оркестру, изображал карачаевские песни и танцы, но танцевать не захотел. Завернувшись в бурки мы спали хорошо прямо у костра, так как было тепло, но вдруг в половине пятого нас разбудили дикие крики Никольского. Оказывается, пошел дождик, которого мы не замечали бурках, но у Никольского спальный мешок промок. Поэтому, наскоро захватив имущество, мы бросились под пихты. Спальному мешку я предпочитал бурку. Она служила плащом в дождь, в ней можно было ездить верхом, а главное - она была вполне в тон с горским колоритом, тогда как спальный мешок здесь звучал тогда диссонансом. После завтрака, под непрекращающимся дождем с триумфом вернулся Курбатов, мокрый и в грязи, который в 4 часа ночи побежал вверх к водопаду и, хотя облака мешали ориентироваться, нашел там не только свой фотоаппарат, но и трубку забытую Ивановым, по дороге в нижнем коше он два раза вел бой о тремя псами. Он пренебрег горским законом вежливости и не дал себя на растерзание. В результате, потери противника были: две разбитые в кровь песьи морды, но пробился он сквозь них с трудом. Три пса против одного человека - это очень трудное положение, так как собаки атакуют и с фланга и с тыла. Некоторые рекомендуют в таких случаях становиться на четвереньки и лаять самому, но я на это ни разу не решился и отнюдь не из гордости. Когда дождь прекратился, среди дня решили выступить и, хотя бы, ближе подойти к последнему перевалу. Еще раз долго совещались отказываться ли все же от Алибекского перевала или нет, причем Абдула опять доказывал, что с ишаком, да еще за сутки, мы его отсюда никак не возьмем. Он сам был на перевале дважды. Вместо Алибека Абдула предложил перевал в ущелье Китче Теберда, который он прошел лет пять назад три раза и один из них с лошадью. На карте Китче (правильнее произносить Ктче, т.е. Малая) Теберда совсем неверно названа Кти Теберда. Он ведет то ли на Бадук, то ли на Хаджибей, притоки Теберды. Но нас смущало, что судя по карте, тут придется лезть по форменным обрывам на два высоченные гребня. Тогда я вспомнил, что в Теберде слышал о том, что есть не помеченный на картах перевал с Китче-Теберды на Хутый, не очень трудный, но для лошади непроходимый и Абдула тогда тоже вспомнил, что точно перевал выходит на Хутый. За этот перевал было еще то, он выводил на 10 км ближе к курорту чем Алибек, что сулило надежду вернуть один потерянный день и, так как Иванов спешил на работу, а Курбатов на учебу, то вопрос был решен. В час дня мы вышли, взяв на себя по 30 кг, чтобы еще больше облегчить ишака. Вышли к Хасауту, перешли близ устья Хайока и стали искать брод. Место его меняется, т.к. река вечно меняет русло и характер проток. Брод нашли на 1 1/4 км выше и много выше чем он показан на карте. Русло реки похоже на Теберду, в галечных отмелях, и совсем не похоже на Марух. Вся долина до самых почти ледников густо поросла смешанным лесом, где много пихт. Я не знаю никого, кто бы кроме карачаевцев, прошел всю долину Хасаута. Его только пересекают идя из Теберды в Архыз или обратно да туристы или альпинисты изредка переваливают через Алибекский перевал с тем, чтобы затем сразу подняться на Джеловчатский ледник или выйти на Марухский перевал, Брод через три рукава при температуре 5° оказался не труднее чем через Кизгыш. Когда вышли на другой берег увидели Эрцог и низ Джеловчатского ледника. Мощным, но узким концом он заворачивает вправо и, как кажется, спускается прямо в лес. От заворота и выше он покрыт камнями и землей и по краям он от этого даже рыжий, но очень красив. Отсюда еле заметная тропа пошла близ русла по редкому лесу и вступила в густой пихтовый лес. Вскоре уже начался крутой подъем. Остановившись на нем Абдула красноречиво указал сперва след старой тропки отходящей вправо, а затем тропки вверх и пояснил: "Алибэк тропа, Китче-Теберда тропа". Мы молча пошли по последней. Тотчас начался крутой подъем по пихтовому лесу. К северу от К.Теберды склон имеет жуткую крутизну и высоту. Сама речка течет глубоко внизу красивыми прозрачными каскадами и водопадами. После леса мы оказались на крутом травянистом склоне высоко над рекой. Здесь Абдула показал следы маленького медведя шедшего вниз, а затем вернувшегося. Из-за низких облаков видов отсюда не было. Названия, данные Абдулой, здесь разошлись с географическими. Местность возле Джеловчатского ледника он назвал Буз-чат (ледяное место), а возле Большого Хасаутского ледника - Уллу Джалау Чат (Уллу - большой). Ущелье Кара Каи он назвал "Джалау чат". Джалау- значит солончаковый. Интересно, что в Казахстане пологие альпийские пастбища называют Джауляу. Б.Хасаутский ледник ровен и полог, внизу закруглен, но на нем огромные, хотя немногочисленные трещины. В конце его языка есть огромный грот, из которого вытекает левый исток Хасаута. После леса началось чередование полян и карликовой Березы, которая постепенно переходит на правый склон, поднимаясь там все выше. Левый склон беднее лесом и оба покрыты непрерывными но не густыми осыпями. Мы упрекнули Абдулу, что он, вопреки своим обещаниям, ни разу не показал нам зверей. Тогда он велел нам идти тихо и в бинокль стал искать туров, на свободных от облаков скалах, но не нашел. Зато он просто надоел нам, без конца показывая разные скалы и объясняя, что тут или там он тогда-то убил или не убил стольких-то "тур самка", "козленок два год", "тур шесть год" и т.д. Прошли непомеченный на карте нижний кош, пустой, за ним перешли по мостку на левый берег. Здесь среди берез встретился другой кош и отрезок спокойного течения реки, ямы и канавы с водой, а такие болотца на альпийском лугу. За нами с Хасаута двигался дождь. В облаках только справа проглядывала отвесная скала, уходившая, казалось, в зенит. Правый склон был более полог. С началом дождя мы подошли к предпоследнему кошу на правом берегу. Хозяина не было дома, а внутри стояла бочка айрана с тремя утонувшими в нем мышами, мешок муки и мелочь. Стали собирать остатки загородок для костра и варить кашу. Абдула нарочно поддразнивал Курбатова, заметив что он его часто раздражает, а Никольского уверял в разных горских небылицах. Наконец, последний понял, что его мистифицируют и в ответ стал отвечать в том же духе, например, что в Москве ишаки с дом величиной, что их запрягают в одно колесо, на котором едут потом 30 человек. После этого Абдула оставил их обоих в покое. Кош мало- мало подтекал, но в холодном облаке это было лучше чем в палатке. С трепетом в сердцах, без надежды на хорошую погоду, мы встали на рассвете. Было ниже нуля, но небо чистое-чистое и воздух прозрачен. Вниз, за темным еще ущельем выглядывала освещенная уже солнцем ребристая черная громада Кара-Каи с ее самым восточным висячим ледничком и с юго-восточным, видимым не полностью. Вперед уходил ровный гребень, с цепью небольших, но красивых ледничков, образующих цепь, а против нас вздымалась острая, огромная каменная вершина. К сожалению одноверстной карты района перевала у нас не было, а двухверстная не позволяла сравнить детали ее оригинала с действительностью. О дороге на перевал догадаться было трудно. Абдула немного помог нам вьючить, но на этот раз Гербату ему видимо уже не снился. Шли по левому берегу, где в этом году меньше камня чем на правом, а затем опять по правому. Тут на левом склоне я отметил два маленьких фирновых ледничка, примерно 100x100 метров, не отмеченных на карте. Они лежат очень низко, всего лишь на 30-60 метров выше реки и изрезаны мелкими трещинами. Завернув налево мы миновали верхний, пустой кош и от него начался более крутой подъем. Здесь долина образует новый цирк и выше, в ого левой части есть котловина с озером не помеченным на карте, из которого по узкому коридору сквозь древнюю морену вырывается правый исток реки. Скалы голы, светло-желтого цвета, а правее верха долины стоит красивая и острая темно-коричневая вершина. Правее нее такой же зубец, а между ними узкий горный проход - наш перевал. Вправо от перевала отходит ровный, темный гребень, частично в снегу, с несколькими красивыми фирновыми ледничками с чистой поверхностью. Восточный из них, самый большой в масштабе этой долины, можно считать перворазрядным, а не висячим. Он пологий с мелкими трещинами и на него легко подняться с любой стороны. У его правой части мы наблюдали каменные обвалы. Под ледником лежат желто-розовые гранитные скалы, прекрасно отполированные его языком по-видимому совсем недавно и эти бараньи лбы тянутся далеко вверх. Много снежных полей и восточнее перевала. Мы, прошли над большим ледником по старой морене. Все эти ледники дают начало левому истоку реки. Светло-серый гребень и желто-розовые осыпи, и красноватый пик в сочетании с синими лужами, с белым снегом, с темными зубцами создает замечательно пеструю и красивую картину в этой части ущелья. Подъем на перевал делали зигзагами по крутым осыпям и по снежнику, особенно крутому под самым перевалом. Абдула шел впереди выбирая путь. Еще от верхнего коша Абдула в бинокль искал туров, но не нашел. На подъеме же, у ледника, он остановил нас и показал на скалистый гребень левее ледника. Там над тремя замерзшими водопадами он невооруженным глазом увидел стадо из 6 туров: самок и козлят. Мы же их потом и в бинокль увидели не сразу. Самки были светло-серые, а козлята желто- рыжие и на фоне скал мы их может быть и совсем не заметили бы. Грациозно прыгая, они то показывались на фоне неба, то исчезали за скалами и в конце концов окрылись. Абдула просился на охоту за ними, но для этого надо было бы вернуться назад и обходить их. На это потребовалось бы часов 6. Немного далее, Курбатов, шедший впереди, наткнулся на стаю из полутора десятков горных индеек - джумариков, еще плохо летавших и бросал в них камнями, но не убил ни одной. Еще выше на снегу Абдула нашел след лисицы, вероятно то же охотившейся за этими птенцами, а под самым перевалом мы видели следы большого медведя. Следов тропы после коша нигде не было, но осыпи были терпимы. Все же раз пять пришлось разбирать и укладывать камни, чтобы ишачка со своим облегченным грузом могла пройти. Перевал сложенный из выветрившихся гранитов представлял щель между зубцами шириной всего в метр, и 3-4 метра в длину. Слева зубец из растрескавшихся камней примыкал к вершине 1592с (3397м). Назад виднелась лишь часть ущелья, но поднявшись на зубец гребня справа, мы увидели за средней частью К.Тебердинского цирка вершину 1607с (3429м), а за ней близкие к Алибекскому перевалу снежные вершины хребта Эрцог и Кара Каю. Хребет, на котором мы стояли, в направлении на юг был каменистым гребнем. На запад с него стекает много больших снежных полей. Из-за дальних гор района Гедейжа высунулся круглый конус Эльбруса. В то время, как близкие горы сверкали ослепительной белизной, Эльбрус казался лимонно-желтым, несмотря на исключительную прозрачность воздуха. Это было следствие избирательного поглощения света земной атмосферой, так как до Эльбруса было километров 70. Правее Эльбруса долины Уллу Муруджу и Гуначхира были видны как на ладони с их красивыми озерами. Были видны даже зигзаги Военно- Сухумской дороги в начале Гуначхира и впадение в него Клухора. Хребет отделяющий Муруджу от Клухора виден сверху. Выло видно как Муруджинские высоты соединяются с Нахарской и Клухорской группами. Дивная панорама на главный хребет открылась от Нахара до Софруджу, а восточное Нахара, виднелись наиболее высокие вершины. Пока мы изучали панораму и делали измерения, Абдула с нашей берданкой пошел на охоту и уже через 20 минут мы его увидели на нашем хребте идущим по снегу и несущим пару молодых джумариков. Они были светло-серые, величиной с курицу и даже похожи на нее, но только ноги и шея у них были длиннее. После фотографирования панорам мы навьючили ишака полегче и по-карачаевски - перекладину положили ему под самый хвост на нежные части. Зато он мог теперь свободнее работать задними ногами и вьюк меньше съезжал ему на голову. На восток с перевала под нами открылась небольшая котловина, сплошь засыпанная осыпями и отделенная от другой, более северной котловины, некрасивым травянисто- каменным гребнем. Из последней видимо и истекает главный поток р.Хутый, падающий ниже огромным водопадом. Пришлось спуститься по страшно крутой и неустойчивой осыпи. Были случаи падения, а ишаку приходилось непрерывно делать дорожки из камней или раскапывать в камнях его ноги, ежесекундно побуждая его идти ударами, т.к. он очень трусил. Кое-как спустились до огромного, мягкого снежного поля, спускающегося справа из под гребня. Судя по карте, под этим снегом лежал ледник. Лед мы видели только в виде грязных кусков уже у узкого выхода из этой котловины среди камней засыпавшей его осыпи. По- видимому здесь совсем недавно был обширный фирновый глетчер, а Абдула говорил, что 4 года назад вся эта котловина до самого перевала была полна снега. Подойдя к узкой щели - выходу из этого кара мы неожиданно увидели огромный ледник Большого Хутыя, но, не имея карты, не могли сделать с ней сверки. Одноверстной карты этого района кажется вообще не существовало. Огромным крутым ледопадом он падает с юга на север в крутых гранитных стенах в тесное ущелье, а перед ним образует пологую ступень и, заполняя все ущелье, стекает длинным языком вниз, придерживаясь правой стороны. Поверхность его голубоватая, довольно чистая. Масса трещин пересекает его во всех направлениях и в нижней его части они даже перекрещиваются. На нем есть ледниковые столбы и огромные ледяные хаосы. Когда на поверхности ледника лежит большей камень, не успевающий прогреться днем, то под ним лед не тает, а вокруг обтаивает и возникает ледяной столб с камнем наверху. Потом камень, придающий образованию в некоторых случаях вид гриба, соскальзывает. Если камень небольшой и темного цвета то он прогревается лучше чем лед кругом него и образуется углубление - ледяной стакан или воронка. Я бы считал ледник Уллу Хутыя перворазрядным. Его ширина 2/Зкм, а в длину 2км, или даже больше, определение точных размеров и очертаний ледников тем труднее и ошибочнее, чем раньше летом происходит их обследование, чем больше снега на них и вокруг них. По-видимому, топографы, составлявшие одноверстную карту предполагали иногда наличие ледника под снежным полем, где его не было, а другой раз ледник скрытый под снегом могли счесть за простое снежное поле. То же касается понятно и краев ледника, изредко скрытых также и под осыпями. С этой точки зрения наш разрез хребтов поперечных относительно главного был очень благоприятен. Был самый конец августа и вскоре уже можно было ждать выпадания нового снега. Нам пришлось слегка подняться на противолежащий большому леднику вал, и по скользкой траве и мелким обрывам круто спуститься к морене лежащей на левом берегу ледника. После утомительного спуска по этой морене мы были рады найти начало тропки, шедшей сперва по гребню большой морены из мелких камней и песка и постепенно понижавшейся по ее левому склону. Справа от нас, внизу лежал грязный язык ледника. Было очевидно, что совсем недавно, может быть 10-20 лет назад, лед подходил гораздо выше к краю морены. Слева же внизу лежала узкая щель заполненная снежными завалами и отделяющая эту боковую морену от отвесных обрывов. Низко, тропа сделалась каменистой, и, когда мы, пройдя около 1 км, наконец сошли с нее, она нам достаточно надоела. Впереди, однако, с поворотом направо, уже в главную долину, нам предстояло еще долго идти по гнуснейшим осыпям прикрытым высохшей травой и переходить массу ледниковых ручьев с мутной водой. Дошли до слияния этих потоков с большим, но прозрачным, вытекающим из северной котловины почти отвесным водопадом около 200 метров высотой. Над водопадом паслось стадо и ходили два чабана, никак не реагировавшие на призывные крики Абдулы. Продолжая спускаться среди гнуснейших камней, от которых ныли ноги, дошли до места, где когда-то был верхний кош, а потом до второго коша, который видели еще с перевала. Показался какой-то несимпатичный старикашка, неохотно вышедший на призыв Абдулы. "Наверно боится принимает нас за абхазцев", сказал Курбатов. "Нет, уж, тут бояться не абхазцев, а курсовых, вернее туристов", - возразил я. Впрочем это был наиболее редко посещаемый приток Теберды. Еще в предыдущем году, описывая притоки Теберды, я написал: Вот далек и необхожен, Полон вспененной воды Вытекает осторожен Из-за красных скал Хутый. На вопрос Абдулы, нет ли айрана, старик хмуро ответил, что у него ничего нет. Тогда Абдула хитро сказал: "жаль, жаль, а мы хотели купить". — Немного найдется, отвечал старик, переменив тон. В результате за 6 кружок айрана он содрал с нас 40 копеек. Но Абдула выкинул еще номер. Когда все стали пить купленный айран, он не стал. — Почему но пьешь? — спросил старик. — Мне айран нету — скорбно ответил Абдула. Тогда усовестившийся старик поднес ему еще столько же, сколько продал нам. Абдула великодушно поделился этим айраном с нами. Надо признать, что благодаря Абдуле, благодаря запискам (оставляемым им вместо взятых продуктов в кошах, наше питание последние дни стало и получше и разнообразнее. Трудно было себе представить, как потом хозяева кошей этих, далеких от Архыза аулов, смогут получить с Абдулы эти долги. Вероятно, оставление записки о взятии в долг было не больше чем формой вежливости не влекущей реальных расчетов. После этого коша мы встретили еще один, где нас пригласили, угостили и звали ночевать. Это был кош какого-то Лепщукова из Маринского аула, находящегося далеко, по дороге в Кисловодск. Весь народ Карачая носит очень небольшое число фамилий и Лепщуковых, Хубиевых, Урусовых и т.д. можно найти в любом ауле в значительном количестве. Они не могут сосчитаться родством друг с другом, и может быть даже не всегда действительно принадлежат к одному роду, так как эти же самые фамилии встречаются часто и в Балкарии и у других кавказских племен. От коша Лепщукова верховья пройденного нами ущелья Уллу Хутый выглядят очень красиво и вершина правее перевала очень импозантна и характерна. Зa кошем вскоре начался березовый лесок. Ущелье снова сузилось, а тропа пошла высоко над речкой в еловый лес, перешедший затем в лиственный с кустарником. Справа шли обрывы поросшие лесом и кустами. На них мы впервые увидели ясные признаки золотой осени. Красивое ущелье чем-то напоминало пейзажи Абхазского склона гор. Наконец, зигзагами, но очень круто, тропа пошла по пихтовому и сосновому лесу вниз. С одной из полянок открылся чудный вид на Белалакаю, Домбай Ульген и Аманауз (Тебердинский). Были уже сумерки. После спуска мы оказались сразу на берегу Аманауза, как называется исток Теберды выше устья Гуначхира. Я уже раньше знал, что из-за обрывов от ущелья Хутого по берегу Аманауза нельзя пройти ни на Алибек, ни в Теберду. Абдула это подтвердил, но мы все же сделали попытку и убедились в невозможности пройти берегом. Поэтому предстоял брод через самую крупную из встретившихся нам рек, и это беспокоило нас порядочно. Абдула говорил, что выше устья Гуначхира есть несколько бродов и вода по бывает выше груди, но при быстром течении... Он предложил нам выбор: переправляться сейчас по более теплой, но высокой воде, или переходить утром, когда вода холоднее, но ниже по уровню. Посмотрев на густые сумерки и уютную поляну за нами, мы выбрали последнее, тем более, что другой берег был проезжей дорогой для многочисленных туристов. Обмазав джумариков вместе с перьями глиной, мы испекли их в углях. Они оказались очень вкусны, не горьковаты и вообще больше походили на домашнюю птицу, чем на дичь. Абдула выпотрошил их и натер снегом еще на перевале, чтобы они не испортились. Бросать в огонь обрезки мяса и есть сердце и пупок у карачаевцев не принято. Ишачка тоже не зевала и, пока мы возились у костра, подобралась к вьюкам и разгрызла последний мешок с манной крупой. Но теперь было уже все равно, продовольствие перестало быть проблемой и мы, завернувшись в бурки и закурив трубки, приступили к описанию своего последнего интересного перехода. Путешествие пора было кончать не только ввиду окончания отпусков, но и потому, что вся наша одежда и обувь превратились в лохмотья. На другой день утром, все еще облегчая вьюк ишачки, мы пошли по отмелям искать брод. Он оказался не труден, хотя мы, на всякий случай, связались веревкой. Температура воды была 7° и течение медленнее, чем на предыдущих переправах, а дно с крупными и| плоскими камнями. Выйдя на другой берег, т.е. на Военно-Сухумскую дорогу, ведущую с Клухора к курорту, мы с грустью оглянулись на последнее побежденное нами препятствие, ведь в преодолении их и в познании неизученной еще девственной природы мы черпали столько глубокого удовлетворения. Позади остался мир богатый неизведанным, природа еще мало тронутая ногой и рукой человека. Остались вершины и ущелья, одно название которых ласкало наш слух. Впереди же лежала истоптанная тысячами туристов колесная дорога, за ней курорты с их специфической публикой и, наконец, Москва. Но все же и на зиму предстояло немало радостей, - проявить фотографии, обработать записи и измерения и вновь переживать волнующие дни нашей скромной экспедиции. Предстояло также готовиться к новой и для лучшего изучения тех мест, которые мы не успели изучить. Прошедшее и пройденное несло уже в себе семена радостного будущего... Идя по хорошо наезженной дороге мы встречали на Гуначхирской поляне линейки последней из плановых экскурсий и достали у них по папироске. От проводников экскурсантов мы слышали много похвал Абдуле как охотнику - его знали и здесь. Прошли устье Уллу Муруджу, причем по словам Абдулы урочище с мертвым лесом в этом ущелье называется Муруджу Каймыр. За озером Кара- Кел в курорте за этот год настроили массу домов, так что аул разросся вдвое. Хотя Теберда очень скромный курорт, наш оборванный вид привлекал общее внимание. Приведя себя насколько можно в порядок, на свертывающей свою работу турбазе, мы наняли на завтра за 40 руб. линейку до Кисловодска и простились с Абдулой, который так и развлекал и раздражал нас. Наутро он уходил обратно в Архыз через перевалы пройденные нами в начале экспедиции и угонял с собой нашу и ненавистную и дорогую для нас ишачку. Повидались мы и с первым нашим проводником Кунаком Калахоновым, не раз пытавшимся узнать что-нибудь о нас на турбазе. Наш извозчик настаивал на выезде в 3 часа ночи и потому явился лишь в 7-м часу. Дорога на лошадях в Кисловодск через Маринский аул и через низкий и пологий травянистый перевал Кум-Баши была дорогой плановых экскурсий и не стоит описания. Большую ее часть приходится идти пешком из-за подъемов. Я упомяну лишь о некоторых деталях выясненных попутно. На Теберду стали курсировать автобусы, но с ними был ряд несчастных случаев на карнизе вдоль Кубани, называемом Учкурка. Неожиданно мы выяснили, что в Каменномостском ауле, именовавшимся позднее Микоян- Шахар (и еще не раз менявшем потом названия), а также кажется и в Большом Карачае, говорят "йангмур" (дождь), йол (дорога), тогда как в Архызе говорили Джангмур, джол и т.д., что ближе к крымско-татарскому языку. Й и ДЖ в тюркских языках часто заменяют друг друга, но почему в Малом Карачае существуют разные произношения, меня удивило. Это тем более загадочно, что Архыз совсем подавно заселен выходцами из того же Большого Карачая. Под перевалом Кум-Баши мы в последний раз далеко-далеко увидели весь главный хребет от Эльбруса до Псыша. В Кисловодске мы чувствовали себя совсем не на месте и потешались над громкими названиями ничтожных холмов, таких как "Храм воздуха" и т.д. Мы поспешили отрясти прах этого людного курорта от своих горных ног. Снежные вершины, альпийские луга и Карачай остались далеко позади. Под стук колес мы отдались воспоминаниям...
Описание нашей первой экспедиции и ее научные результаты были мной опубликованы по предложению профессора А.А.Борзова в географическом журнале "Землеведение". Среди них можно указать следующее:
|
|
| Вернуться к оглавлению |
| Вернуться к предыдущей главе |
Перейти к следующей главе |