Вернуться к оглавлению
Вернуться к предыдущей главе Перейти к следующей главе


ЧАСТЬ I.
 
ГЛАВА 1.3.  КАРАЧАЕВСКИЙ БЫТ И АУЛ АРХЫЗ

         Сразу за мостом в Архызе стояла двухэтажная изба - кооператив, за ней начатое постройкой здание школы и сельсовет. Вскоре к нам привели и.о. предсельсовета, мрачного и недоброжелательного карачаевца в голубой рубахе. Я попытался объяснить цель нашего прибытия и протянул ему бумагу от ЦЕКУБУ с просьбой об оказании нам всякого содействия, но и.о. председателя мрачно сунул мне бумагу обратно и сказал: "Читай". Пока я читал отношение к сельсовету, нас окружила толпа жителей желавших поздороваться за руку. Оказалось, что школа занята агрономами и нас решили отвести на постой к Махмуту Лепщукову, которого еще в Теберде мне рекомендовали как отличного охотника и знатока местности. Через пять минут мы подошли к его дому, с окнами, верандой и деревянным полом. У входа на столбах висели черепа с рогами (оленя и тура). Лепщуков оказался сутулым, грузным и мрачным брюнетом. Жена его была больна и мы помогли ей пирамидоном. Махмуд зажег керосиновую лампу и поставил самовар. Его племянники Харун и Осман нам прислуживали за чаем. За чаем хозяин немного повеселел и рассказал кое-что из своих охотничьих похождений. Спали мы на кровати и на полу, на грудах одеял, т.к. сгоряча нас приняли за большое начальство. В дальнейшем подстилки под нами постепенно убывали и, через месяц, к отъезду, под нами были уже только доски пола...
         Дом Лепщукова был одним из лучших. Половина его была сделана по-европейски (это была наша комната), а половина по-карачаевски. В Кхарт-Джюрте я видел потом много даже двухэтажных деревянных домов с верандами и все такие дома строились русскими плотниками. Рядовые карачаевские дома подставляли собой срубы из очень толстых, едва отесанных бревен с крохотными оконцами, вроде бойниц, а иногда и без них, так что свет проникал только через отверстие для дыма из очага. Строились они часто без помощи пилы и рубанка, топором. Снаружи их обмазывали глиной и иногда белили, а внутри были видны только прокопченные бревна и земляной пол. Никаких сеней, как в русских избах, не полагалось. Крыша тоже часто бывала земляная. При домах есть сараи, но скот ночью оставляют на улицах и идя по аулу ночью, мы постоянно натыкались на еле белеющие во мраке тела лежащих коров.
         Карачаевская малопродуктивная порода рогатого скота довольно крупная, желтовато серого цвета с волоподобными рогами. Вернее это черноморскостепная порода скота, т.к. карачаевская как таковая, вымерла от чумы в 1870 году. Карачаевская же порода овец славится повсюду вкусным мясом и отсутствием специфического бараньего запаха.
         В карачаевских домах вокруг стен идут полки, лежанки для спанья или кровати, стоят сундуки с добром, тазы, кувшины с длинными горлышками из железа или меди. Посуда деревянная и железная, часто очень грязная. Не раз хозяйки вытирали для нас кружки подолами своих донельзя грязных юбок. Одежда всегда, кроме как в праздники, у бедноты засалена, прокопчена, потеряла признаки первоначального цвета и нередко бывает в лохмотьях, болтающихся на руках и на подоле.
         Обычно это черкеска без газырей, так ее украшающих, а под ней цветная или бывшая цветной, рубашка с высоким воротом. Ложились они спать не раздеваясь и чтобы они мылись я не видел. Умывали изредка только лицо и руки. Для гостей всегда имелись запасные одеяла, бурки и кошма. Блохи в них были почти постоянными обитателями, не боящимися ни холода, ни дыма.
         Под дырой в крыше для очага на деревянной перекладине висит железная цепь с крючком "синджир", на которую вешают котел для варки пищи. У более состоятельных карачаевцев еще до революции стали появляться самовары (который был и у нашего хозяина Лепщукова), швейные машины, стулья и керосиновые лампы.
         С установлением Советской власти европеизация горцев пошла гораздо быстрее.
         В описываемое время в Архыз из ближайшей станицы Зеленчукской, отстоящей на 65 км ниже по Зеленчуку, можно было добраться только пешком, верхом или на скрипучей арбе, запряженной волами. В сухое лето иногда можно было пробраться на бричке на лошадях. Впоследствии сюда стали ходить даже грузовые машины, преимущественно лесовозы, но дорога продолжала оставаться плохой и до 1960г. легковые машины пробирались сюда лишь случайно и в сухую погоду. Препятствием к этому были камни и грязь на узкой дороге и многочисленные броды, так как река часто заливала дорогу.
         И дома, и в кошах, зимой и летом карачаевцы питались крайне скудно и однообразно. Главную их пищу составлял айран. Он делается из коровьего молока, которое кипятят, а потом заквашивают старым айраном. Часов через 6 он готов. На зиму, на семью в 10 человек, его заготовляют, присаливая, в количестве 5-6 кадушек, каждая вместительностью 20-30 ведер. Такой присоленный айран называется тузлук. Делают карачаевцы и кефир, но я его на встречал.
         В качестве хлеба употребляется "кырджын". Он бывает обычно из кукурузной муки, грубейшего размола и иногда печется в виде лепешек, а иногда подается в форме горячего густого теста, которое отщипывают руками. Эти лепешки поджаривают сначала с обеих сторон на железной лопаточке над огнем, а потом кладут в горячую золу.
         Следующим по распространенности продуктом является белый карачаевский сыр-пшлак. Молоко для сыра заквашивается сычугом теленка или козленка. Сыр этот обычно мягкий, похож на брынзу, но менее соленый и им чаще всего заедают айран.
         Мясо, в виде шашлыка, употребляется очень редко и в этом отношении мы по недостатку средств не будучи вегетарианцами питались как карачаевцы. В аулах, (но в кошах - никогда) держат иногда кур. Грибов карачаевцы не едят и называют их презрительно "эшэн кокку", что в печатном произведении перевести на русский язык неудобно.
         Весьма редко, в домах и кошах можно было найти сливочное масло, всегда низкого качества, еще реже сют-паши (сливки) и еще реже вкусный каймак - сушеные пенки в виде длинных желтоватых затвердевших тряпок.
         В Большом Карачае я видел на крутых склонах сабаны - крохотные клочки пахотной земли, отгороженные друг от друга камнями, где ценой огромного труда в течение столетий, постоянно удобряя их и очищая, разводили зерновые культуры, дающие жалкие урожаи. В Архызе таких нагорных сабанов не было, а близ аула и в нем на черноземе разводились огороды, почти исключительно под картошку, но ее было мало и она поспевала лишь к осени.
         Практически весь доход карачаевцев и в Архызе получался от скотоводства, гоняя скот на мастные или арендованные земли до расстояний в 150 км от своего аула. Племянники Махмута искренне поражались и не верили, что у нас, в Москве, нет ни своих кошей ни худобы (скота). "ОЙ, бедные же вы, бедные!", воскликнули они поверив, наконец, что у нас нет худобы.
         Хотя эти ребята бывали в хлеборобной станице Зеленчукской и чуть ли не в городе Паталпашинске на базаре, в их представлении только скот мог быть основой благосостояния, выражающегося в основном в запасе айрана и в приплоде скота для продажи. Действительно, карачаевцу тех времен представить себе быт городских служащих было также трудно, как нам трудно представить себе быт марсиан.
         В эпоху наших путешествий очень многое из горских обычаев и законов у карачаевцев уже отошло в область предания, но кое-что еще сохранилось, несмотря на заботы Советской власти.
         Женщины у карачаевцев с одной стороны все еще были перегружены работой. Их можно было видеть идущими в горы у стремени мужа, едущего верхом. Такие же картины в Осетии и в Грузии я видел еще в 1940 году. Единственной отрадой женщин было встретиться при случае и, собравшись кучкой, поболтать до тех пор, пока их не разгонит проходящий мимо мужчина.
         Но, с другой стороны, женщины в Карачае никогда но носили чадры и вообще пользовались большими правами чем у многих других народностей, девушки пользовались даже полной свободой быть в обществе, в частности с холостыми мужчинами участвовать в пении и танцах, они были очень невоздержаны на язык и не смущаясь говорили вещи не принятые для печати. Мы застали обычай умыкать или карабчить невест еще в полном ходу. Невесту умыкали по уговору с нею или без уговора и укрывали у своих родственников, пока не договорятся о родителями невесты о калыме (выкупе). Я видел свадебный поезд в ауле Кзыл Карачай на Хасауте. После дождей была непролазная грязь и по ней гуськом ехали десятки джигитов, одетых на сей раз почище, а за каждым из них на крупе лошади восседала разряженная девушка в характерных, шитых позументом шапочках с вуальками. Впереди скакал лихой гармонист.
         Когда все семейство карачаевцев выозжало на кош, то грудных детей в корзине привязывали на круп ишаку или сбоку седла и тогда с другого бока подвешивали корзину с новорожденныы ягненком или козленком. Наиболее загадочным для меня было то, как по узким горным карнизам и тропам доставляли при этом на кош громоздкие кадушки и чаны.
         При нас в Архызе появились уже результаты советской заботы о трудящихся - были организованы кооператив, медпункт с фельдшером, строилась школа, поддерживалась дорога в станицу Зеленчукскую. Газета на родном карачаевском языке стала выходить с первых лет советской власти...
         Впоследствии здесь бнли организованы почта, клуб с киносеансами и лекциями, построена небольшая гидроэлектростанция. Радио сблизило этот труднодоступный аул со всей страной и особенно сильно способствовало развитию советской культуры.
         Наконец было решено с 1961г, развернуть в Архызе строительство огромных спортивных стадионов Функционирующих и летом, и зимой.
         Началось время необычайного расцвета Архыза, расцвета отражающего всесторонний расцвет Советского спорта и культуры, но нам пришлось быть там еще задолго до этого, быть одними из первых разведчиков этого прекрасного и тогда еще девственного края.
         Первое аагуста было первым днем нашего пребывания в благословенном и долгожданном Архызе. Этот аул, насчитывающий около полутораста дворов, довольно широко раскинулся на леном берегу большого Зеленчука у подножия хребта Абишира-Ахуба, огораживающего долину Архыза-Зеленчука по линии Восток-запад, и идущего параллельно главному Кавказскому хребту.
         Мощный лес окружил аул оо всех сторон и сбегает к самому аулу со склонов Абиширы-Ахубы.
         Так как аул возник здесь всего лишь несколько лет назад. Даже в ауле лес не везде еще вырублен и во дворах нередко стоят могучие пихты. Дома срублены из дерева, обычно русскими плотниками, так как среди карачаевцев мало ремесленников, их дeло - скотоводство. Большинство домов, однако, карачаевского типа, - с крохотными отверстиями вроде горизонтальных бойниц вместо окон и с дырой в крыше. Через эту дыру выходит дым очага, заменяющего печь или плиту, и топящегося по черному. В отведенной нам комнате в доме Махмута Лепщукова окна были нормальные, а хозяева жили в соседней темной комнате, где на очаге Кьэбахан, истощенная и хмурая хозяйка, в большом котле варила кукурузную мамалыгу или пекла из нее лепешки. Кругом стояли чаны с молоком, с айраном. На веревках вдоль стен висели сморщенные желтоватые пленки - сушеные сливки или, по карачаевски каймак. Под ними стояли сундуки с добром, тазы, кувшины.
         Дым ел глаза так нещадно, что слезы у нас текли градом и дольше нескольких минут выдерживать в этом помещении нам не удавалось.
         Земля в ауле черноземная и местами после дождей стояла труднопреодолеваемая грязь. Чуть выше аула в Зеленчук впадает многоводный Кизгыч, текущий с главного хребта. Еще на 4 км выше в него впадает Псыш, такие текущий с ледников. В Псыш впадает Софья, образуемая таянием ледников на горе того же имени, являющейся отрогом главного хребта, Выше впадения Псыша течение Зеленчука называют Архызом, а више впадения в него Дукни эту речку называют Речепстой. Итак, у Зеленчука пять главных истоков. Прежде чем знакогмиться с окрестностями аула, следовало, однако, позаботиться о пополнении зanacoв нашего продовольствия и обеспечить себя вьючным животным. Ведь мы наметили себе целый ряд маршрутов, из которых каждый занимал насколько дней и это требовало такого груза продуктов, в дополнение к палатке и снаряжению, что нести его на себе мы бы не смогли. Лошадь, конечно, благородное животное и под вьюком несет на себе до 6 пудов или около 100 кг. Нo вьючный конь был нам не по карману и наши мечты сосредоточились на ишаке. Ослик имел и свои преимущества, он мог бы проходить там, где более крупный конь не мог бы в горах пройти. Да и материально, в случае несчастья с ишаком, мы рисковали меньше...
         Встали мы при пасмурной погоде и хотели по всем этим делам поконсультироваться с хозяином, но Махмут еще на рассвете уехал верхом на Лабу через перевал Пшиш (в верховьях Архыза) чтобы арендовать там сенокос для своего скота. Наступало время сенокоса.
         При таких обстоятельствах приходилось обратиться к самодеятельности. Полные радужных надежд Иванов и Никольский отправились в кооператив за продуктами, но их там не оказалось. Так как уничтожать предназначенные для походов галеты и крупы было жалко, да и хотелось свеженинки, мы вооружились запасенными в Москве удочками и отправились ловить форель. Перейдя мост из аула через Зеленчук, мы пошли к Кизгычу, впадающему в Зеленчук немного выше моста. Весь район их слияния зарос густым лесом а по рекам происходит сплав бревен, которые, громоздясь друг на друга, во многих местах образуют заторы и завалы, через которые с грохотом перекатываются голубовато-зеленые пенные волны бешеной реки.
         Не знаю, ждала ли нас форель, но фотографирование и обильная земляника задержали нас до 10 чaсoв, когда ловить рыбу стало уже поздно. Иванов и Никольский все же спустились по обрыву на берег Кизгыча, а я пошел обратно к дороге, но попав на какую-то другую тропу в этом дремучем лесу вышел к реке. Приняв ее за Зеленчук, я пошел влево, и пройдя поляну, названную военными топографами почему-то Ревизорской, вышел целиною к скалам, у которых никакой реки не оказалось. Дивный лес чередовался о полянами в цветах и в траве, доходившей местами до пояса. В этих местах я встретил много заброшенных троп и каменных развалин.
        Вот они - остатки Старого жилища, Архыза, где жил когда-то неведомый народ. Сохранился местам даже одичавший овес, которого в горах карачаевцы не сеют.
        Поплутав немного среди развалин и земляничных полей, я вышел, наконец, на дорогу идущую вверх по Кизгышу и тут встретил своих спутников питавшихся подножным кормом. Побрызгавшись водой из заливчиков реки, где ее немного прогревало солнце, и полазив по обрывам, мы вернулись домой и пообедали айраном и козьим сыром, проданными нам хозяйкой.
        2 кило хлеба, взятые из Теберды кончились и перед нами остро встал вопрос о хлебе, т.к. галет нам на месяц не хватит. Поэтому я два раза путешествовал на площадь хлопотать о выдаче нам муки имеющейся в кооперативе. Но в кооператив привезли мануфактуру и его наводнили шумные карачаевки в пестрых платьях. Из-за этой толпы нами заняться не могли и до вечера было предпринято еще несколько хождений в кооператив. Было много разговоров и никакого толка.
        В процессе этих хождений я познакомился о кузнецом по имени Миша Хачеров. Миша был славен не своим кузнечным мастерством, применять которое ему приходилось редко, а мастерством охотника. Как такового и знатока местных гор мне его рекомендовали мои карачаевские знакомые еще в Теберде. Это был коренастый, невероятно грязный мужчина, сплошь заросший волосами. Рот его был до ушей и когда он его раскрывал, рот казался черной пастью. Он хорошо говорил по-русски и вместе с нашим хозяином Махмутом в прошлом году являлся спутником и проводником Н.В.Крыленко. Николай Васильевич, главковерх армии в период окончания молодой Советской Россией войны с австро-германцами, теперь был главным прокурором республики и приезжал сюда охотиться.
        С Мишей и Махмутом он ходил на Большую Лабу, приток которой, дикий Дамхурц, отделял тогда эту местность от Кавказского Заповедника. Дичи ближе к заповеднику было больше, и они убили там оленя.
        Крыленко, как юрист, внушал своим охотникам, что если ноги оленя вступят в воду Дамхурца - границы заповедной зоны, стрелять в зверя уже нельзя. В благодарность за содействие, Крыленко подарил Махмуту и Мише по прекрасному нарезному охотничьему ружью с патронами. Они ими очень гордились, тем более что к этому времени у горцев было уже отобрано нарезное огнестрельное оружие.
        Однако к моему приезду, охотники свой запас патронов уже расстреляли и очень просили меня похлопотать в Москве перед Крыленко о высылке им новых патронов. Кстати сказать, вернувшись в Москву, я узнал домашний телефон Крыленко и с замиранием сердца ему позвонил. Ведь это было не только очень высокое, но и очень грозное лицо. "Чего ж это они так скоро расстреляли патроны" - недовольно ответил Крыленко и на этом все дело кончилось. Вскоре охотникам пришлось проститься и с самими винтовками.
        Миша деятельно, но безрезультатно, помогал мне найти русскую женщину, которая могла бы испечь нам хлеб и постирать белье, т.к. карачаевок стиравших белье видеть никогда не приходилось, вечером он, как и многие другие карачаевцы, приходил к нам в гости. Все гости сидели подолгу, больше молчали, иногда из-за плохого знания русского языка, и с любопытством рассматривали каждый предмет нашего снаряжения.
        Племянник Махмута, здоровенный краснолицый Харун, вскипятил чай, после чего беспрерывно торчал у нас в комнате и беспрерывно же курил наш "турецкий" табак, торопясь им насытиться, пока мы еще в ауле.
        С нашим проводником Кунаком, уходящим обратно в Теберду, мы простились дружески, дали ему рекомендательные письма и свои письма в цивилизованный мир для отправки их из Теберды.
        На ночь, многих подстилок, устилавших нам ложе в прошлую ночь, нам уже не дали и вообще было ясно, что наш авторитет, по нашей бедности и молодости, в глазах местных жителей быстро падает...
        На следующий солнечный день я снова с утра безуспешно мыкался в попытках найти муку и ишака. Наконец муку пообещали выдать после полдня, нанять же ишака так и не удалось. Поэтому до полдня мы занялись писанием дневников и ремонтом снаряжения. Гости не переставали нас посещать. Один из них, хорошо говорящий по-русски Абдул-Керим, сообщил нам, что в урочище Чертова Мельница - в каньоне в верховьях Кизгыша в недоступном месте бьет нарзан, который мало кому известен, а другой нарзанный источник бьет где-то под водой Зеленчука. К нарзанам местные жители относятся с великим почтением, но их тут практически нет, тогда как в Старом Карачае, поближе к Эльбрусу, откуда и пришли Архызские новоселы, этих нарзанов множество. Недалек от них там и знаменитый Кисловодский нарзан.
        В полдень, мы снова отправились в кооператив за обещанной нам мукой и выяснили, что Кукиес, лавочник, лежит дома пьяный. Ушли мы опять ни с чем.
        В процессе этих разговоров, местные жители наперебой убеждали нас, что мы должны взять проводника. Однако никакой действенной помощи в нахождении вьючного ишака получить от них не удалось. Удалось, впрочем, найти жену одного сплавщика леса, русского, которая взяла на себя стирку белья и выпечку хлеба из нашей муки.
        Вернувшись домой мы получили радостное известие от одного старика, что он знает человека сдающего ишака в наем. Мои спутники тотчас же отправились на переговоры с ним и договорились взять его за 15 рублей на 3 недели. Окончательный ответ ему мы все же отложили до вечера, т.к. зад и спина у ишака оказались сильно сбитыми и мы сомневались в его пригодности идти под вьюком таком виде.
        Дома питание айраном, овечьим сыром и кукурузными лепешками, добываемыми у хозяйки, нам так осточертело, что мы решили опять идти ловить форель. Варить ожидаемую уху на дымном очаге значило еще и надоедать хозяевам, а разводить костер на дворе было не из чего. Посему, взяв кастрюлю и крупы, мы пошли на ловлю, мечтая сварить деликатесную уху в лесу. По дороге мы все же опять зашли в кооператив. Там пришлось долго толкаться и спорить с каким-то человеком, часто похлопывавшим себя по револьверу, висевшему на поясе, и утверждавшим, что муки нам давать не следует. Наконец, каким-то чудом мы получили 19 кило муки и половину ее отдали испечь за 36 копеек.
        По дороге к реке встретили русского плотника, также шедшего ловить форель и пошли с ним на Кизгыш.
        Солнце уже село. Вода в Кизгыше ледниковая, мутная. Хотя и говорят, что в мутной воде рыбу ловить хорошо, но до сумерек плотник поймал одну рыбу, а мы втроем - ни одной. В интересах истины, должен признаться, что это был единственный случай, чтобы из моих многочисленных попыток ловить форель в кавказских peкax, нe я, а хотя бы ктo либо из моих спутников имел в этом успех. Если бы мне не приходилось часто видеть форель в прозрачных горных озерах и нe случалось покупать ее уже наловленной, я бы отнес поимки форели к мифам. Рыба эта крайне осторожна, а бурное течение реки постоянно уносит крючок под камни или цепляет его за коряги, которыми переполнены горные реки. Существует хищнический способ ловли форели в ручьях. Воду ручья отводят и потом, как говорят, собирают форель под камнями голыми руками. Самую крупную форель, неправильно называемую там лососем, я видел в долинном озере Туманлы-Кeл в Гунaчxиpcкoм ущелье по Вoeннo-Суxумcкoй дороге...
        Вечером хозяин ишака к нам не явился. Наш xoзяин Мaxмут также не вернулся с Лабы потерпев фиаско. Перезарядка кассет фотоаппаратов и прочее задержали нас до полуночи. Ночью нам снились наваристая уха и караваны вьючных ишаков готовых к нашим услугам...
        На другое утро, уже наяву, Иванов отправился на поиски вчерашнего ишaкoдepжaтeля, но его почти никто из местных жителей нe знал. Проходив в поисках по аулу более часа, мы выяснили, что вышеозначенный ишак уже нанят экспедицией ботаников из Ростова, которые вероятно предложили за него большую оплату.
        Снoвa мы с Ивановым стали обходить аул и, через несколько часов поисков, наняли наконец ишака за прежнюю цену у Лукмaнa Бoтчaeвa. Лукмaн, низенького роста, толстопузый и наглый, слыл первым кулаком в ауле. Рядом с его саклей стояла вторая, тоже рубленая, с вышкой наверху, напоминающей вышки для часовых в лагерях. Оказалось, что это сооружение - местная мечеть.
        Зaдepжку вызвало то обстоятельство, чтo осел, данный нам в наем находился на кошу в горах и за ним надо было кого-либо послать. Тут толстый и низенький кулак Лукман познакомил нас с высоким, стройным и красивым бедняком Абдулой Хубиевым. Хубиевых вообще говоря полон был Карт-Джюрт, или старый Kapaчaй, бывшая столица карачаевцев в верховьях Кубани, где ее зовут Уллу-Кaм.
        Пo преданиям, еще на Аpxызe до переселения на Бaкcон, к карачаевцам присоединился Хубия, сын Абaзинскoгo (Кизылбeкcкoгo) князя, основавший фамилию Хубиевых, из которой и происходил наш Абдула. Только Хубиевы не оставались в Архызе, а пришли сюда из Большого Карачая, вместе с остальными переселенцами после Октябрьской революции.
        Абдула, бедняк, не имеет своего коша. Он один из лучших охотников, У него есть жена и дети. Ему лет 30-35 и у него небольшие лихие усики, почти русые, что большая редкость среди карачаевцев. Он может объясняться по-русски и в наших путешествиях ему пришлось позднее сыграть видную роль. Мы очень подружились о Абдулой. Веселый и остроумный, много видавший в горах, он мог занимать нас интересными рассказами.
        По словам Абдулы по ущельям Софьи, Кизгыша и Псыша есть много туров, медведей и еще встречаются олени, а следы кавказских зубров, еще уцелевших в заповеднике, на Зеленчуке в последний раз видел лишь его отец. Да и в заповеднике во время гражданской войны много зубров перебили.
        Абдула, хотя и бедняк, одет на редкость чисто и приветлив. Еще до знакомства с ним, он с нами здоровался и охотно отвечал на вопросы, что являлось редкостью в Карачае.
        В час дня он послал своего сынишку за ослом Лукмана на кош под перевалом Чигардали (с Кизгыша на Марух) и малец буквально бегом сбегал туда к темноте вернувшись с ишаком. Мы давали Абдуле за доставку ишака рубль, но он упорно отказывался и, кажется, всерьез обиделся. Кроме того он сокрушался, что ему по его бедности, нечем нас угостить и нечего подарить.
        Доставкой осла проблема с ним не кончилась, т.к. оказалось, что у Лукмана нет седла. Начались вместе о Абдулой новые многочасовые хождения по аулу в поисках вьючного седла на прокат. Когда эта, чисто карачаевская, эпопея наконец кончилась, мы получили свой выпеченный хлеб и даже достали 2 десятка яиц по 30 коп. Говорили, что в прошлом году десяток яиц стоил десять копеек, но теперь наехало много народа и цены вздулись. Этим наехавшим народом является экспедиция ботаников из Ростова, топографы и "курсовые", как тут называют дачников. "Курсовых" мы поэтому дружно возненавидели, презирая к тому же их оседлый образ жизни. Однако их не было видно почти нигде и колорита этих диких мест они не портили.
        Вечером к нам пришли в гости: хозяин Махмут и Абдула. Мы поили их чаем и Абдуда долго удивлялся нашему снаряжению - картам, компасу, альтиметрам, фотоаппаратам. Особенную зависть, как всегда, у охотников вызывали полевые бинокли.
        Карачаевцы сидели долго, а мы не решались их выпроводить, хотя очень хотелось спать и на утро надо было рано выступать.
        До поводу лукмановского ишака, нанятого нами, Махмут рассказал нам притчу о том, как ученики Магомета продавали ишака, очень старого и плохого и продали его только тогда, когда выдали его за молодого и хорошего. Мораль из этой притчи Махмут вывел ту, что обманывать при торговле не грех.
        С веселыми перспективами, навеянными этой притчей мы и заснули...

Вернуться к оглавлению
Вернуться к предыдущей главе Перейти к следующей главе