Вернуться к оглавлению

Вернуться к предыдущей главе

Перейти к следующей главе

ЧАСТЬ I.

ГЛАВА 1.7.  В ОКРЕСТНОСТЯХ АУЛА

Три последующие дня мы далеко не уходили. Прежде всего надо было привести в порядок свои путевые измерения, наблюдения и записи, на что в походах времени не хватало, а также надо было подготовиться к новому, последнему походу в ущелья Псыша и Дукки. На посещение остальных ущелий района, уже не принадлежащих к системе большого Зеленчука, времени не оставалось.          В этот первый день мы успели все же сделать беглый обзор Старого Жилища, - древних развалин, по которым эта местность и была собственно известна до современного поселения в ней карачаевцев. О существовании развалин Старого Жилища и о наличии в их районе одичавших фруктовых деревьев я не раз встречал беглые упоминания в литературе, но никто их не описывал более подробно. Мы не ставили себе целью археологические исследования, тем более раскопки, но получить личные впечатления о Старом Жилище входило в план нашей краеведческий экспедиции.          Старее Жилище находится совсем рядом с аулом. Следует идти по улице, являющейся продолжением моста через Зеленчук в сторону горы. Пройдя аул мы вышли на большую поляну называемую почему-то Собачьей. Кое-где она поросла березой и кустами. На ней пасся, скот и тут находится масса развалин, протяжением около километра, имеющих а общем точно такой же вид, как и те, меньшие по площади, которые мы видели раньше на противоположной стороне Зеленчука вблизи устья Кизгыша. О последних лишь после нашего посещения стали встречаться упоминания в литературе.          На Собачьей поляне часть развалин из округленных камней, вероятно привезенных с реки, образует какие-то валы и террасы, а часть - по- видимому остатки жилищных стен. Попадаются также развалины круглой формы, вроде маленьких курганов. Все развалины почти доверху покрыты почвой и половина из них поросла травой. Кладка стен, где ее видно, очень грубая. Кое-где на поляне попадаются одичавшие сливы и алыча. На сливах есть кое-где черные, маленькие и горькие плоды. Вверх по долине поляну ограничивает смешанный лес, весь заполненный одичавшими фруктовыми деревьями, смородиной и орехом. На яблонях и вишнях попадались плоды, последние в спелом виде, черные, то же горькие, но съедобные. Эта масса яблонь, груш, олив и вишен занимают более квадратного километра и здесь несомненно жители Старого Жилища имели общественный фруктовый сад. На это обстоятельство до сих пор не было обращено внимания и, я думаю поэтому, что сад был монастырским, так как только монастыри вели в древности коллективное хозяйство. С другой стороны, успешная культура, фруктов, ведшаяся здесь, сотни лет назад, показывает возможность ее. Советские органы, еще до нашего прихода в Архыз начали пропагандировать в Карачае разведение садов, но и за последующие тридцать лет это не встретило отклика.          Пройдя фруктовую рощу по тропе идущей примерно параллельно реке, через 1 км мы оказались на Церковной поляне. Она гораздо меньше чем Собачья поляна и видимо заросла, так как оказалась еще меньше чем показано на одноверстной карте. Здесь нас ждало горькое разочарование. В нижней части поляны оказались карачаевские огороды засаженные картофелем. Поэтому даже развалины уцелели только в самой верхней части поляны. Три или четыре из этих развалин имеют вид незамкнутых эллипсов, обращенных выпуклостью к горе. В дальнем верхнем углу поляны лежала большая куча камней, из которых значительная часть была собрана совсем недавно при очистке поляны под огород. Покопавшись в этой куче, мы убедились, что здесь и была церковь. Куча состояла из разбитых плоских камней (песчанника) и этим отличалась от остальных развалин состоявших из речных камней. Роясь далее, мы нашли ряд осколков со следами грубого орнамента. Видимо это были части карнизов и порталов. Сбоку мы нашли камень диаметром 1 1/2 метра обтесанный кругом, а возле него осколок кольца окружавшего первый камень. По развалинам было уже невозможно определить ни план постройки, ни кладку стен. На этом ввиду сгущающихся сумерек мы окончили осмотр и пришли к выводу, что археологи опоздали, не исследовав Старое Жилище, до его нового, недавнего заселения. Мы ошиблись не так много. Через четверть века после нашего посещения, в 1953 году местность изучала археологическая студенческая экспедиция В.А.Кузнецова.          Она видимо не нашла ничего нового.          В отчете экспедиции упоминаются лишь две плиты с Крестами, причем на одной из них по гречески выбита надпись: "упокой, господи, душу раба такого-то" и т.д. На карте, приложенной к отчету, на месте аула Архыз помечены кроме упомянутых плит две церкви и видимо две плиты с крестами на правом берегу Зеленчука между устьям Псыша и Кизгыша, но в подписи про эти памятники под №16 ничего не сказано.          Нам говорили, что у некоторых жителей аула есть какие-то предметы, найденные в развалинах возле аула, но мне этих жителей разыскать не удалось.          Плохая погода держалась и следующие два дня и мы хотели. использовать их для осмотра остатков средневекового греческого Александро-Афонского монастыря, находящегося на 25 км ниже по течению Зеленчука. Для этого нужно было достать верховых лошадей, но два дня поисков ни к чему не привели. Жители нам отвечали либо, что лошадей у них нет и где их достать не знают, либо что лошади заняты на покосе. Возможно, что всех свободных лошадей действительно забрали более солидные чем наша экспедиции, хотя они и платили по казенной цене 25-40 рублей за лошадь в месяц. Уже через несколько лет после установления советской власти, Карачай вообще и Зеленчукский район в частности, стали впервые изучаться и довольно интенсивно. Здесь при нас изучали его со своих точек зрения и ботаники, и лесоустроители, и землеустроители, топографы и другие, которых всех называют здесь "инджинерами", каковыми старались числиться и мы. Авторитет же наш в сравнении с ними стоял весьма низко, не столько по молодости нашего личного состава, сколько по низкой кредитоспособности. Наш бюджет, опиравшийся на скудные личные средства не позволял платить даже по казенным ценам. Ниже нас отчасти стояли в глазах аборигенов только "курсовые", - отдыхающие в ауле, с которых можно было запрашивать побольше, но которые уважения не заслуживали...          Потерпев неудачу с добыванием лошадей для поездки в Монастырь, мы решили, несмотря на плохую погоду, подняться над аулом на стык хребтов Абишира-Ахуба и Эхреску окаймляющих левый берег Архыза и Зеленчука. Из-за дождя мы вышли лишь в середине дня. Пройдя через знакомую поляну Старого Жилища по той же широкой дороге мы поднялись вверх по правому берегу ручья, мимо стоявшей на другом берегу маленькой водяной мельницы. Почти тот час туда же перешла и дорога, дошедшая до разветвления ручья и продолжавшаяся вдоль его левого истока. Сперва она шла в смешанном лесу, а затем в чудном сосновом. Названный левый исток образует водопад, высотой около 10 метров, замечательный тем, что его вода падает далеко от скалы в виде дуги. Вначале подъем дороги крут, но потом она идет великолепными зигзагами, доступными даже для автомобиля, но во многих местах обвалилась. С зигзагов открываются чудные виды на аул, соседние места, ледники Кизгыша, Софьи и вершины Псыша и Пшиша.          За границей леса оказался кош, где нас яростно атаковали огромные кавказские овчарки. В коше мы узнали, что два года назад на этом месте была добыча барита, от которой остался ряд ям. Эту примитивную разработку недолгое время вела по концессии какая-то фирма, построившая и дорогу.          Прииск почему-то забросили и за последующие десятилетия дорога пришла в еще больший упадок. Повыше коша вдоль хребта Эхреску идет помеченная на картах верховая тропа, ниже которой местами, а выше сплошь лежал снег, вершины же тонули в облаках. Это, а также холодный ветер, начавшийся дождь и позднее время заставили нас повернуть обратно. В хорошую же погоду, можно подняться выше по осыпям и выйти на скалистый пик Абиширы-Ахубы высотой 3240м, с которой бывают видны Эльбрус и даже Черное море.          Дома в ауле у нас был мрак, т.к. керосин вышел. Чаю то же нельзя было вскипятить. Зато, вечером, мы пошли в гости на званный чай к ботаникам, разместившимся в школе и как и мы выжидавших прекращения дождей. С их экспедицией мы встречались уже не раз в окрестностях. Начальником экспедиции был милейший профессор Новочеркасского Политехникума Александр Николаевич Богданов, а его помощником Михаил Иванович Курбатов из Ташкента. Представители учреждений столь далеких и друг от друга и от Архыза работали здесь совместно по изучению засушливых растений, изучая преимущественно луговую растительность. Ими был охвачен очень большой район верховьев Зеленчука и Кифара, чему способствовал нанятый ими лошадиный парк верховых и вьючных лошадей. Своего сына Леню, Михаил Иванович просил нас взять с собой до Теберды, т.к. одному ему выбираться отсюда к началу занятий было бы, конечно, невозможно. Хотя это и осложняло наше и без того трудное бытовое положение, отказать было невозможно.          Поскольку у одного из ботаников случился день рождения, то, мы оказались на сказочном пиру: были свежеиспеченный хлеб с маслом, жареная форель и даже по четверти стакана вина. Впрочем, мы, остались голодны и, вернувшись домой, напихались своими окаменевшими уже галетами, так как муки у нас не осталось.          После ужина, проводник ботаников, бравый и колоритно одетый Муса Татаркулов по просьбе публики рассказал кое-что из своих охотничьих приключений. Мы расселись в кружок в большом классе, освещенном тусклой керосиновой лампой. В центре, на корточках., сидел рассказчик, дополнявший свой образный рассказ на ломаном русском языке такой жестикуляцией и такими телодвижениями, что площадь большого класса была тесновата.          Никогда в жизни я не видел столь выразительной мимики, столь ярких и образных рассказов, во время которых аудитория сплошь и рядом покатывалась от смеха. В своей неимоверно грязной и заплатанной черкеске, в меховой шапке из каких-то рыжих лоскутов, Муса картинно изображал то, как он крадется к зверю, то как его подминает под себя медведь, то как фыркает кабан или рычит рысь. Такие охотники и их дичь уже вывелись в Карачае и в лице Мусы мы видели последнего из могикан.          По рассказам Мусы здесь есть три вида медведей: бурый (самый крупный) и добродушный, злой - медведь белошейка и "белый мэдведь". Про последнего я не раз слышал и от других карачаевцев. Русские считают его бурым медведем "с серебристой шерстью". Он встречается обычно в альпийской зоне и зоолог А.А.Насимович полагает, что серебристость его меха происходит от его выцветания под лучами горного солнца. Это объяснение мне кажется сомнительным. Во воякой случае самый черный медведь - это высокогорный гималайский медведь, а в Гималаях солнце поярче чем на Кавказе. Серебристые медведи обитают в Абхазии и переходят в Карачай поздней осенью. Муса не раз подкарауливал их на Кизгышском перевале. В прошлом году он убил такого медведя и его шкуру "длиной в три аршина" продал в станице Зеленчукской за 25 рублей. Но эти медведи встречаются редко, вообще же медведей в районе Зеленчука много. С одним из них нам и предстояло встретиться на следующий год, но об этом я скажу в своем месте...          Однажды в районе Большой Лабы берданка Мусы дала осечку и медведь подмял его под себя и разодрал ему бок. По счастью Муса упал в хворост, а собаки напавшие на медведя отвлекли его внимание на себя. Воспользовавшись этим, Муса снизу успел распороть брюхо медведю ножом. В момент этой борьбы медведь обдал лежащего под ним охотника пометом, что Муса также постарался изобразить. Стрелять медведя, по словам Мусы, надо в голову или, лучше, в сердце или под лопатку, подпуская его совсем близко, но промахнуться при этом не рекомендуется.          Оленей (благородных оленей - самого крупного вида, с великолепными рогами) осталось очень мало. Они встречаются еще западнее — в Заповеднике и по соседству - в урочище Загзан (Загдан) Б.Лабы, на ее притоках Мамхурце и Дамхурце и, чаще, на Урупе и Кяфаре, а вниз по Зеленчуку уже очень редко. О нашем хозяине Махмуте Лепщукове Муса отозвался как о хорошем человеке и великолепном охотнике, подтверждение чему видно над дверью его дома украшенной чудными оленьими рогами.          Меня очень интересовал вопрос о положении с пантерой и с зубром. Профессор Динник в конце прошлого века утверждал, что в районе заповедника очень редко, но встречается пантера, (пантера пардус цискауказикус), неверно называемая здесь барсом. Позднее ничего о ней больше не сообщалось. О гиганте - кавказском зубре, водившемся в районе заповедника сообщалось в печати, что зубры были истреблены в гражданскую войну, и что в последний раз зубра видели в 1924 году, т.е, четыре года назад.          Муса рассказал, что барса (т.е. пантеру) он встретил только однажды, будучи еще мальчиком. Отец предупреждал его, что это очень опасный зверь. Как- то, убив оленя, он поехал с братом на лошадях чтобы забрать тушу. Пройдя вперед он увидел, что от оленя подвешенного к дереву остались одни объедки, а вокруг видны помет и следы пантеры. Через несколько шагов он увидел в траве пантеру. Он в нее выстрелил и ранил, но зверь прыжками скрылся в высокой траве и Муса изобразил, как пантера прыгала. Зрители забыли, что это пожилой карачаевец, и действительно видели прыгающую пантеру. Преследуя зверя, Муса стрелял в нее еще раз, но промахнулся, а дальше идти за ним с простой берданкой не решился. По словам Мусы пантера водится тут и сейчас, но встречается очень редко.          Следы зубра на Зеленчуке и Дукке и Муса встречал будучи мальчиком. Лет 20 назад, т.е. в начале века, на солончаке возле урочища Бамбак он неожиданно встретил зубра, стрелял в него, но зубр ушел. Преследовать зубра он боялся, так как охота на него уже тогда была запрещена и за убийство зубра полагалось 500 рублей штрафа. Эти, заповедные при Советской власти леса, раньше были районом великокняжеской охоты и егеря великого князя поймали Мусу, как браконьера. Он посидел за это в кандалах, но в браконьерстве не сознался. Через несколько дней его выпустили, а плавщики леса нашли между тем тушу подстреленного им зубра и отдали ему шкуру. В прошлом, т.е. 1927 году, один мальчик сообщил, что на Псышской поляне у Ветеринарного поста он видел огромный след зубра. Лучшие охотники Архыза - он, Махмут Лепщуков и другие решили "потихоньку убить" зубра. Закон об охране природы им был неясен, а охотничья страсть была велика. На Псышской поляне, охотники действительно нашли след зубра - самца и его помет. След повел в дикое ущелье Аманауса (притока Псыша), а затем на Дукку, откуда зубр скрылся в леса Большой Лабы. Зубр все еще водится, утверждал Муса, и весной он собирается идти за зубром в ущелье Уруштена.          Здесь я замечу, что через 12 лет после описанной встречи с Мусой, в 1940 году из Асканиа Нова в кавказский заповедник привезли пять зубро-бизонов, которых к 1959 году стало уже около полуторасот. Звероводы надеются путем подбора при скрещивании через ряд поколений восстановить вымершую чистую породу зубров, которые во время войны были уничтожены и в беловежской пуще в Белоруссии.          Кабаны водятся, по словам Мусы, ниже по Зеленчуку и охота на них опаснее всего. Однажды на Лабе, идя за раненым им оленем, Муса неожиданно был сбит с ног кабаном, который при этом порвал на нем черкеску. При новой атаке на Мусу, кабан промахнувшись срубил клыками березку, а затем ранил двух собак и сбил с ног Мусу снова. "Кабан очень сердитый зверь", а медведь " тот же человек", и в заключение своих рассказов Муса философски заметил: "Какой зверь ни есть - человечий дух сильный, его (зверь) всегда боится"...          Животный мир района Зеленчука сильно изменился после наших путешествий. Вследствие неразумной охоты местного населения все меньше становится прежних животных, но благодаря разумной заботе правительства леса западного Кавказа обогатились новыми видами животных. В 1937 году в Тебердинский заповедник была завезена алтайская белка, распространившаяся затем повсюду. Меньше распространился уссурийский енот, вывезенный в заповедник в 1934 году. Работники Архызского лесничества в 60-х годах поймали вблизи поселка и содержали в загонах оленя, серну, косулю, тура и медведя. Предполагают, что рогатых загнали к поселку волки и рыси.          Когда мы вернулись из гостей к себе в саклю, то застали в ней Махмута, переживавшего историю с лошадью украденной на Кизгыш- Баше, о которой мы узнали будучи там. По этому поводу Махмут рассказал нам какую-то длинную, но невнятную историю о своем участии в подобной же экспедиции за украденным скотом. Это было несколько лет назад и когда они явились за перевал, то мингрельцы их разоружили и карачаевцы "едва спаслись". Три дня бегавший от них Махмут бродил по горам без пищи и сломал себе ногу, прыгая со скалы, чтобы не попасться опять к мингрельцам. По возвращении они собрали 13 джигитов и снова ходили за перевал с тем же результатом. Махнув рукой, Махмут заключил повесть о своей эпопее так: "Сколько человек не посылай, - абхаз тыщу человек выставит напротив"...          В этот день после долгих поисков нам удалось достать на сутки у кузнеца Миши Хачерова русско-карачаевский словарь, впервые изданный два года назад в Баталпашинске, и продававшийся в Архызском кооперативе. Этот словарь был не мал, но плох, так что не сделал излишним маленький дорожный словарик, составлявшийся мной попутно в этих путешествиях.

Вернуться к оглавлению

Вернуться к предыдущей главе

Перейти к следующей главе