Вернуться к оглавлению
Вернуться к предыдущей главе Перейти к следующей главе


ЧАСТЬ I.
 
ГЛАВА 1.8.  В ДЕБРЯХ ПСЫША

         Утром 16-го августа солнце проглядывало часто и давало надежду на хорошую погоду. Мы решили выступить на изучение ущелий Псыша, который, как и Кизгыш-Баш, в литературе не был еще никем описан. Это ущелье имеет 40 км в длину и лишь один значительный приток - Аманауз. В среднем, падение Псыша составляет 15 метров на километр.
         Перед выходом, мы сфотографировали все семейство Махмута по поводу отъезда его племянников Харуна и Османа, уезжавших для сенокоса на Кяфар "на три месяца", - в действительности же, до конца сентября, т.е. на 5-6 недель. Готовясь к съемке, Махмут постепенно навешал на себя все свои доспехи: ружье, подаренное Крыленкой, бинокль, бляху - знак ветеринарного стражника и прочее.
         Вышли мы по уже знакомой дороге вверх по левому берегу Зеленчука, так как по правому берегу пройти нельзя из-за отсутствия моста через многоводный Кизгыш. Дорога шла огибая аул с запада по сосновому лесу, затем через полянки против устья Кизгыша и через 1 км вошла в густой лес из смеси сосен, елей и пихт. В лесу было мало земляники, но масса вариантов дороги и везде страшные грязь и бурелом. В одном месте Никольский не мог заставить осла опуститься с небольшого обрывчика и когда веревка, за которую он его тянул, лопнула, то Володя прокатился вниз, к счастью, без увечья.
         В лесу мы встретили черкесов, сплавщиков леса, сплавляющих его до лесопильного завода. Они живут в шалашах сделанных из дранок, и идут пока поднимется уровень воды в Зеленчуке. Несмотря на дожди последних дней, сплав из-за мелководья стал труден. В противоречии со встреченными ранее сплавщиками, они говорили, что получают не поденно, а сдельно по 80 коп. за вершок и при расчете в конце сезона - в конце сентября - получали по 400-500 рублей. Сейчас ко Кизгышу и Псышу их работает 40 человек. Черкесы по преимуществу земледельцы, но земли у них мало - по четверти десятины (около 1/4 га) на душу, поэтому они и идут за заработком на сплав. Черкесы пригласили зайти к ним отдохнуть. Мы сели в шалаше и тотчас же, на большой чисто оструганной доске нам подали огромный кусок теплого кирджина (кукурузной лепешки) и очень вкусные кусочки из вяленой баранины. Их чистота и аккуратность нас приятно поразили...
         После леса, тянувшегося около одного километра, мы встретили мелкие поляны и тополевые рощи. Подойдя к мосту, где сливаются Псыш и Архыз, Никольский решил, что надо перейти вброд Архыз, так как иначе придется переходить вброд и Софью и многоводный Псыш, на которых мостов вероятно нет. Пройдя по тропе, отделяющейся от Архызской дороги вниз, через полсотни метров мы пришли к остаткам моста и без затруднений ниже них перешли вброд. Ширина реки тут 6 метров, температура 10 градусов. На другом берегу под обрывчиком мы повернули вправо и дошли до разветвления троп. После дискуссии пошли по правой, но она оказалась просто местом спуска срубленного леса. Пройдя по редкому ельнику круто вверх, она привела нас к грозному малиннику среди вырубки и в нем мы застряли на целый час без всякой к тому необходимости. Но тут начался дождь и мы вымокли. Мы оказались на первом низком холме, отделяющем Псыш от Архыза. Масса вариантов троп заваленных лесом снова заставили нас под дождем перетаскивать ишака через стволы, вобравшись до подобия перевальчиков мы увидели внизу огромную Псышскую поляну, а на ней сине-зеленую ленту реки среди сосен и Ветеринарный пост. Пост имел вид группы деревянных кошей. Вниз под углом 45 градусов уходил лоток для спуска бревен, мокрый, грязней и скользкий. Разгрузив Осла, мы с трудом спустили его по этому откосу и подошли к кошам. Они были, по-видимому, пусты и лишь в одном из них у шалаша, возле горячего костра, виднелся жалобно плачущий ребенок. Мы обошли все коши, тщетно призывая хозяев, хотя вокруг были все признаки недавней жизни. Кроме плачущего младенца мы нашли подгоравшие на костре и также брошенные на произвол судьбы лепешки. Стояли недопитые кружки айрана, а в загоне тоскливо мычал теленок. "Уж не приняли ли нас за абхазцев", - пошутил Иванов.
         Облюбовав один из кошей посолидней, мы стали в нем устраиваться. Через некоторое время из кустов показался карачаевец и с большой опаской приблизился к нам. Оказалось, что это Идрис Бойчеров. Из разговора с ним выяснилось, что он ушел удить форель, а его маленькие сестры действительно приняли нас за имеретинцев, перепугались и побежали за ним. Позднее выползли на свет и эти пугливые сестренки. Стыдясь своего испуга, они, посовещавшись, стали уверять, что "имеретинцев" было уже не трое, а четверо и наш ишак из черного в их рассказе превратился в серого. В последовавшем новом пересказе этого странного нашествия, девочки превратили нас в полудюжину злодеев и уверяли, что двое из них хотели их застрелить! Однако Идрис понял в чем дело и успокоился а я, несмотря на мокроту сверху и внизу, опять соблазнился поудить форель. Переделав под руководством Идриса свею удочку я пошел с ним на реку, но к двум рыбкам пойманным им ранее, мы не добавили ничего.
         У Идриса мы могли достать только по кружке молока и стали варить кашу. Идрис пугал нас блохами в коше, но ставить под дождем палатку не хотелось. Однако блохи нас на этот раз помиловали.
         На другой день на горах и между деревьями плавали седые клочья тумана и я рискнул выйти лишь для новой попытки ловли форели и опять потерпел полное фиаско.
         После целого ряда таких неудач в этом и в следующем году мне было сомнительно читать в 1960г. слова одного автора, что де 15-20 лет назад форели было множество, но что в войну ее сильно уничтожали и теперь ее стало мало. Сколько же можно ее поймать теперь?, - думаю я.
         Когда погода улучшилась, среди дня мы выступили, опять не надеясь уйти далеко. Дорога по левому берегу Псыша идет от ветеринарного поста обширными полянами, кое-где поросшими сосной. Пихты на склонах покрытых елью, сосной и лиственным лесом было мало. Вскоре справа попались довольно обширные, но плохо сохранившиеся развалины типа наиболее плохих виденных нами на Аксауте и Зеленчуке. На полянах встречались косари, преимущественно кубанские казаки, нанятые карачаевцами.
         Вскоре мы вступили в смешанный лес, где к нам присоединился молодой карачаевец Яхмат Токиев из кошей находящихся у ручьев, стекающих в этом лесу с правой стороны. Вблизи них есть легкий перевал на Большую Дукку, которым недавно прошли ботаники. Лошадь Яхмата на привале сбежала от него в аул и он, проехав часть пути на чужой лошади, идет теперь пешком и по непривычке к пешему хождению, даже без вещей, устал. Такое признание горца нас очень удивило, но вид у Яхмата был довольно тщедушный. Я мало встречал
         горцев других племен Кавказа, и сравнивать не беларусь, но карачаевцев кроме охотников, вообще склонные к тому чтобы, избегать усилий, пешком ходить не любят и обычно ездят верхом. Поэтому кроме охотников, троп и путей непригодных для коней они часто не знают.
         У поляны, усыпанной камнями и несколько заболоченной, дорога выходит к реке, и превращается в тропу, идущую небольшими полянами и лиственными перелесками, дальше идет хвойный лес с небольшой пихтовой рощей. Много раз приходилось перебираться через ручьи. Поперек одного из них было уложено дерево длиной в 23 шага. Последним этапом перед выходом тропы в реку был сосновый лес со множеством бурелома и черники. Травы на пройденных полянах были не такие пышные, какие были на Кизгыше. Когда тропа вышла к реке, то оказалось, что далее берег на большое расстояние представляет собой обрыв густо заросший соснами и кустарником и по нему едва ли можно пробраться пешком. Заросли молодняка сосны, ольхи, граба, березы и бука сплелись стеной. Среди них на песке я нашел свежие следы медведя. Мы стали строить мост через протоку реки шириною метра в три. С маленького отлогого кусочка берега раскачали и свалили в реку лежавшее на берегу бревно, а затем другое. Переправившись на длинный и узкий остров и пройдя по нему полсотни метров мы убедились, что труд был напрасен. Пришлось раздеться и переходить вброд несколько проток при глубине повыше колен и температуре 6°. Ширина главного протока была 10 метров, а общая длина брада вдоль реки для обхода обрыва в зарослях составила около 200 метров и в общем этот брод был гораздо ноприятнее, чем брод через Кизгыш. Ишак прошел все броды без задержки.
         Фактически тропа кончилась у брода и после брода мы вступили царство девственной природы, куда редко ступает нога человека и где дальше нет ни кошей, ни людей, а только дикие животные. Тщетно мы искали признаки тропы. Попадались лишь следы слегка примятой травы где медведь, или другое крупное животное, прошло лишь однажды и недавно. Казалось бы, при наличии реки слева и склона горы справа, заблудиться было нельзя и тропа на почти горизонтальной долине была не нужна. Однако, как увидим из дальнейшего, отсутствие тропы крайне затрудняло и задерживало наше продвижение. Наш ишак действовал своим вьюком как тараном, пробивая путь в травах, доходивших часто до головы и выше, но в кустах он был бессилен. А ближе к реке заросли из кустов были почти непроходимы. Выше же по полянам эта высоченная трава была очень кочковата, в ней была масса ям и камней. Ноги путались в траве, и сломать их в ямах и в камнях, невидимых в траве, было нетрудно. С двух полян особенно хорошо был виден Пшиш, наполовину скрытый облаками. Он островерхий и красивый с длинным и узким висячим ледником. После второй поляны мы добрались до пихтового леса с массой бурелома. После тех мучений, которые ишак нам доставил при походе на Рыбные озера, мы поражались охоте и удали с которой он перепрыгивал через поваленные деревья встречавшиеся во множестве. В двух местах из-за низкого и широкого вьюка ишак застрял и его пришлось перетаскивать.
         Вскоре после пихтового леса мы вышли к устью единственного крупного притока Псыша - Аманаузу. Это означает дурное ущелье, от карачаевского слова "аман" – плохой, дурной. Перейдя мелкие протоки его широкого русла мы обрадовались, что через самый широкий (8 метров) и бурный проток упала огромная пихта, образовавшая естественный мост. Ишака перегнали вброд. Бурлящая вода замочила вьюк, доходила ишаку до брюха и заметно сносила его течением. Теперь при бродах мы поступали так. Один из нас становился на другом берегу в том месте, куда ишаку надо было выйти, и принимался свистать. Другой из нас поощрял вхождение ишака в бурлящую воду. Наша ишачка уже привыкла идти на свист и с течением времени все решительнее входила в воду. Как я жалел тогда что никто не мог заснять киноаппаратом как мы втроем переправляли куда-нибудь ишака и как с ним мучились или наоборот, как он с вьюком сам брал барьеры. Портативные киноаппараты появились в моих руках только через 20 лот с лишним, но к тому времени такие приключения ушли уже в прошлое. Что касается меня, то длительные броды в ледяной воде по камням нередко вынуждали меня идти в воду в обуви, хотя после этого ноги весь день бывали мокры, а обувь не высыхала и на следующий день.
         После брода через Аманауз мы втащили ишака на обрывчик и нашли для лагеря чудное место на полянке под колоссальной пихтой. В пихтовом лесу среди бурелома масса гнили, а сухих веток мало и искать их в темноте еще труднее. Костер горел плохо, а вверху над нами высились гигантские кроны пихт и редких буков, сквозь которые то проглядывали, то исчезали звезды. Вокруг нас в непроглядной тьме девственного леса мерещились тени лесных обитателей. Три раза по дороге мы встречали медвежий помет и серьезно беспокоились за безопасность нашей ишачки ночью. Жутко было бы ночевать здесь одному!...
         Следующий день был чудесным, теплым и безоблачным, перед восходом солнца весь лес был окутан туманом. Приятно было смотреть, как под лучами восходящего солнца струйки тумана потянулись вверх между ветвями и стали рассеиваться, а на коре деревьев и на хвое зазолотились первые лучи сверкающего утра.
         Мы решились оставить палатку и ишака здесь, у устья Амнауза и пройти вверх по ущелью Псыша. В этом месте воровства опасаться не приходилось. Около километра мы шли целиной через высокую траву по густому пихтовому лесу, прежде чем вышли к реке, и потом пошли по ее руслу. Дальше под скалой на маленькой полянке встретили большую кучу снега засыпанную грязью и ветками. Напоминаю, что это было в зоне лесов и 18 августа! Последующий путь точно описать трудно. Мы все время продирались то сквозь высокую траву, то сквозь непроходимые кустраники, то по руслу, через бурелом и осыпи в траве спускающиеся к реке со склонов. Из осыпей особенно неприятны были те, которые были покрыты черникой, брусникой или камнеломками, но пожалуй еще хуже были осыпи скрытые под рододендронами, которые начали попадаться еще в сосновом лесу.
         По разнообразию и быстроте смены растительности Псыш исключительно интересен и нигде больше я не видел ничего подобного.
         Когда мы в первый раз спустились на русло, то остановились как очарованные. Из-за островерхих отрогов Псыша выплыла чудная снеговая шапка Псыша с ледниками и в зеленой рамке леса окаймляющего его берега. С каждого нового открытого места Псыш выглядывал все заманчивее, а с поляны вблизи места, где сливаются оба его истока, открылся вид на все короткое, в альпийских лугах, ущелье правого восточного истока. К нему с южной стороны Кизгыш Башского бесснежного пика спускается ледник. Он оказался несколько большим чем на карте и слева по-видимому доступен. Из под него каскадом течет самый правый и крупный исток этой восточной ветви Псыша. Ледник хотя и висячий, не очень большой и довольно пологий. Его правую (снизу) и верхним часть занимает красивая двуглавая вершина разделяющая два главных истока Псыша, а черная вершина за ней несколько напоминает знакомую многим альпинистам Ужбу на Центральном Кавказе. Но с приближением к этой горе ее красота теряется и теряется вид на ледники и снега Псыша, подножие которого мы теперь стали огибать. Около слияния его истоков Псыш рвется серым мутным потоком в узком ложе из огромных камней.
         Продравшись сквозь последние заросли карликовой березы и Кустарников, мы оказались на заваленной камнями полянке в углу образованном заворотом главного, левого или юго-западного истока Псыша. Пройдя дальше, мы увидели следы когда-то стоявшего здесь коша. Отсюда начался небольшой подъем и через 200-300 метров маленькое плато также со следами бывшего коша. В обоих случаях когда-то здесь пасли только мелкий скот. Потом нам говорили, что здесь были, вероятно, нелегальные коши жителей южного склона хребта, которые умудрялись перегонять сюда овец или коз, ловкости которых могут позавидовать и альпинисты. У второго следа кошей (вытоптанная трава и сорняки) кончаются последние березки и по плохим лугам в камнях и осыпям разбегаются следы овечьих тропок, но самих овец или коз здесь уже давно не было.
         Впереди показался большой вал, образованный встречными отрогами Псыша и Пшиша. До этого места мы шли без отдыха 6 часов и потому отложив на будущий год подъем, на помеченный здесь на картах Наурский перевал через главный хребет - единственный между Марухом и Б.Лабой, мы ограничились подъемом на ледники Псыша, спускающиеся по правому склону. Ночевать без палатки мы бы еще решились, но оставлять на ночь нашу ишачку на растерзание диким зверям мы не хотели. Помимо большого для нас материального урона в случае ее гибели, мы просто ее жалели. Мы привязались к ней, особенно за последний переход когда она так нас радовала своей резвостью и хорошим поведением.
         В литературе указывалось, что последним перворазрядном ледником (спускающимся в долину) к западу от Эльбруса является Марухский ледник. Однако перед нами левее Наурского перевала прямо в долину, хотя и не доходя до ее плоской части, спускался значительный ледник. Из него и вытекает ровной лентой главный исток Псыша, а еще левее лежат питающие его снега. На правом склоне ущелья к западу с вершины Псыша спускаются три ледниковых языка, не доходящие всего лишь на 50-100 метров до дна ледникового отрога и легко доступные, чем мы и воспользовались. Это не перворазрядные ледники, но и висячими их назвать трудно. От второго языка, узкого в конце, происходили на наших глазах обвалы льда и довольно крупных камней. Эти ледники не имеют цирков и питаются прямо снегами вершины. Противоположный склон ущелья является восточным склоном г.Пшиш. На его острой вершине снега очень мало, а висячий ледник среднего размера спускается с него на восток. Хребет разделяющий Софью и Псыш с этой стороны почти бесснежен, тогда как со стороны Софьи он весь в снегах и несет даже мелкие висячие леднички.
         Отметив исправления к карте или произошедшие со времени ее съемки изменения, мы с максимальной скоростью бросились вниз, так как до темноты оставалось только 2 1/2 часа. Однако, нам повезло. Около половины дороги мы прошли по своим утренним следам. Трава была примята, камни под ней видны лучше и идти было уже легче. Пройдя осыпь, где мы питались малиной и смородиной, мы стали держаться ближе к реке и каким-то образом миновали самые скверные осыпи. Однако, скользить по траве и падать на камнях пришлось неоднократно, прежде чем мы достигли леса, по которому пошли вверх и который показался бесконечным. Вдруг мы услышали радостный рев нашей соскучившейся ишачки, которая заслышав наше приближение решила подать голос. Как приятно было вернуться в свою уютную палатку, как в родной дом. Но еще больше мы были рады увидеть живой и невредимой нашу ишачку, как мы стали ее теперь нежно называть.
         На другой день, опять при чудной погоде мы отправились осмотреть ущелье Аманауза, у устья которого был наш лагерь. Его не посещал еще никто, кроме картографов изобразивших в верховьях ущелья крайне оригинальный полукольцевой ледник - узкий и длинный. Снова перейдя на левый берег Аманауза, мы пошли в лесу по охотничьей тропинке, которая уже через километр вышла к руслу и оборвалась. Па этой тропе я в нескольких местах видел медвежий помет и медвежьи следы. Пробираясь по краю русла, мы дошли до обрыва стискивающего реку и должны были на него вскарабкаться. Здесь пришлось продираться сквозь заросли ольхи, березы и
         рододендронов, а когда они стали совершенно непроходимы, снова идти по руслу до его поворота вправо. Тут началась ужасная осыпь. Гигантские камни, многие из которых достигали одного и двух десяткой метров в поперечнике, были навалены друг на друга в хаотическом беспорядке. Уклон осыпи уходившей вверх и спускавшейся в реку был близок к критическому. По осыпи пришлось карабкаться с полкилометра и мы согласились, что это ущелье действительно Аман. Из всей ущелий района ни одно не завалено до такой степени крупным обломочным материалом, да и вся долина верховьев Псыша гораздо богаче осыпями чем любая другая.
         Устойчивое равновесие не было знакомо на этой осыпи Амнауза ни одному из камней. Даже при самом осторожном обращении они вывертывались, увлекая за собою остальные. В одном месте пошлись пять камней, вышиной в человеческий рост, повалившиеся друг на друга. Для того чтобы вся эта громада рухнула, достаточно было толкнуть пальцем нижний из них. Масса мелких камней в самых рискованных положениях были насыпаны на крупные. По свежим изломам было видно, что это совсем недавний обвал с хребта противоположного Пшишу. Многочисленные осыпи правого склона спускающиеся с Пшиша далеко не так грандиозны. Осыпи состоят из серых гранитов и изредка встречаются диабазы. Много вкраплений слюды, но окисления породы еще нет. На осыпях попадаются малинники, на свой лад задерживающие продвижение по ним.
         После скверной осыпи началась более прочная, слившаяся потом с гранитными обрывами к реке. В начале первой осыпи и в конце второй река образует два невысоких, но мощных и красивых водопада. Очень мутная вода реки пенится и ревет на всем ее протяжении и возле первой осыпи делает поворот, огибая высокую, куполообразную горку покрытую травой, березой и камнями. По-видимому это остаток древней морены ледника. Дальнейший путь по этому берегу из-за обрывов и крутизны травяных склонов стал невозможен и пришлось перебираться на другой берег, прыгая по мокрым обломкам скал. За древней мореной открылся вид на всю верхнюю долину Aманауза, которая образует довольно плоский и с малым уклоном ледниковый грот, почти сплошь заваленный осыпями. Больше всего их спускается сюда с Пшиша. Полукольцевой узкий ледник в действительности оказался состоящим из отдельных кусков. Окружающий его розоватый гребень очень ровен, без пиков, и вместе они похожи на половину ошейника. В этом ущелье мы нашли большие расхождения с одноверстной картой. Видимо топографы не проходили это трудное ущелье целиком.
         Из ущелья хорошо виден почти бесснежный второй к югу висячий ледник Пшиша. Выше него лежит меньший, первый ледник.
         На обратном пути мы шли опять по своим следам, стараясь, однако, держаться ближе к реке, где пробираться было легче, но все же Никольский на обрыве упал и разодрал руку. Дикое и малодоступное ущелье, где лес скоро кончается, травы мало и она неважна, где царствуют страшные осыпи, произвело на нас большое впечатление.
         Вернувшись в лагерь и слегка отдохнув, мы свернули его и, вышли вниз к ветеринарному посту, не без труда переправив ишака через Аманауз, так как уровень воды поднялся. Наша ишачка на дальнейшем пути до брода вдоль реки проявляла чудеса циркового искусства и перепрыгнула с вьюком через все бревна, которые не могла или не хотела преодолеть позавчера. Многие повалившиеся деревья доходили до 80 см в толщину. Бывало ей приходилось прыгать подряд через два или три бревна, так что мы только удивлялись. Всего, за этот путь она взяла по моему подсчету 94 барьера! Все же эта тропа показалась нам асфальтовым шоссе по сравнению с тем, что мы преодолевали выше по течению, не говоря уже об ущелье Аманауза. И на другой день, ишачка продолжала брать барьеры, но их было уже немного, так как мы вскоре вышли на колесную дорогу. Но тут ишачка удивила нас снова. Вьюк ее был не тяжел и на хорошей дороге по Псышским полянам она организовала "марафонский бег". Сначала пускался бегом Иванов, за ним сама по себе пускалась рысью ишачка, а за нею в восторге с гиком и свистом несся Никольский, еле-еле поспевая за ней. Я же фотографировал эти небывалые состязания в беге.
         Надо сказать, что вкусы у нашей ишачки были весьма оригинальные. Так, после трудного перевала с Кизгыша на Софью, мы ее угостили сахаром, но она его есть не стала. Зато, когда в лагере на Псыше я записывал измерения, она тихонько подобралась к планшету и стала со вкусом жевать драгоценную пятиверстную карту. С трудом мы вытащили ее остатки у нее изо рта.
         Перед бродом вдоль реки, где тропы все еще не было, в высокой траве мы опять поплутали по медвежьим тропам и попадали в ямы и щели между камнями прятавшимися в траве. Обратный брод вдоль реки был хуже прежнего. Наш мост через одну из проток конечно снесло и уровень воды к вечеру жаркого дня был выше. Залило подводные отмели, по которым мы раньше местами шли. Медвежьи следы у брода, замеченные прошлый раз, хорошо сохранились, но попадалось много новых. Два раза я видел тут еще следы волка. С полян открывались чудные виды на розовеющие от заката снежные вершины Кизгыша. По дороге пересекли два небольшие притока Псыша Айлю-Чат (Медвежье место) и ближе к Архызу Кизыл-Су (Красная вода). Последний течет по-видимому от кошей стоящих близ тропы, переваливающей с Дукки из урочища Габлы Сырт. В этом урочище есть два ручья текущие в Архыз из цирка лежащего южнее Дукки и к востоку. По словам ботаников, сделавших этот перевал, цирк очень дик, а перевал не труден, но лошадей пришлось обводить вдоль цирка.
         Уже в полной темноте мы устроились на берегу какого-то ручья очень хорошо и вдоволь наелись своей традиционной гречневой каши. Было тепло так, что даже вдали от костра можно было ходить в тужурках, без бурки. Ночью я, однако, спал плохо, т.к. меня одолели блохи, пощадившие в свое время на ветеринарном посту, когда ночевали там, у Идриса, но пожелавшие путешествовать далее в моей бурке. Война с ними на Аманаузе ничего не дала и, скрываясь от моей мести в длинной черной шерсти, они меня энергично атаковали. Специалисты по этой части различают блох человечьих, собачьих и т.д. до турьих и медвежьих, полагая, что два последние вида наиболее злы. Действительно, чтобы прокусить кожу тура или медведя хоботок блохи должен быть очень длинным. Поэтому не очень рекомендуют лежать под пихтами, где мог отдыхать тур или медведь, блохи которого почему-то остаются частично под деревом в хвое в ожидании новой добычи. Не имея достаточных познаний в зоологии я к сожалению так и не узнал никогда какие именно блохи кусали меня в каждом случае на Кавказе и мне, при моем невежестве казалось, что все блохи были одинаково злыми.
         Наутро, пройдя ветеринарный пост, ниже впадения Софьи, мы увидели на поляне домик и остатки сараев. Оказалось, что это новый кустарный скипидарный завод, подобный тому, какой в это же время был на р.Муху близ Теберды. В позднейшем, на месте скипидарного завода был основан столь же маленький сыроварный завод, но в 1959 году, после перехода этих мест в состав заповедника, заводик упразднили.
         Тотчас после завода мы попали на хороший мост через Псыш, так что идя сюда мы напрасно переходили Архыз вброд и затем мучились в мокром лесу, да еще переваливали с Архыза на Псыш. Вскоре пришли к мосту через Зеленчук (Архыз), от которого оставалось 4 км до аула. Здесь Иванов взял на себя доставить ишака с вьюком в аул, купить продовольствие и найти проводника до Теберды с тем, чтобы завтра же выступить, т.к. срок наших отпусков иссякал. Между тем, мы с Никольским отправились налегке вверх по Архызу, осмотреть его насколько можно. Мы с ним дошли вверх только до слияния Дукки и Речепсты и так как на следующий год мы прошли тут гораздо дальше, то описывать эти места здесь я не буду. Отмечу только, что не видев полтора месяца овощей, мы кинулись собирать картошку размером с ноготь, рассыпанную кем-то по дороге в аул. За этим позорным занятием нас застала группа верховых. Они могли нас принять за нищих и потому, что у нас брюки были уже в лохмотьях, только у меня сзади, а у Никольского спереди. Однако навешанные на нас приборы побудили их все же спросить нас из какой мы экспедиции, вместо того, чтобы подать нам милостыню. Оказалось, что они из экспедиции агрономов- почвоведов и катаются здесь почему-то "в связи с бюджетом" области. "Разыскать здесь Учкулонские коши - вот самая трудная задача экспедиции", - заявили они важно к нашему удивлению.
         От устья Псыша мы шли уже в полной темноте и, хотя дорога в принципе была колесная, но среди грязи и бурелома можно было бы долго плутать. Выручил фонарик с издыхающей батарейкой. У самого аула наткнулись на какие-то изгороди, которые долго обходили, постоянно натыкаясь на еле белеющие тела коров лежавших повсюду. И этот день мы впервые прошли 27 км - потому что ходили налегке и по дороге, а не по трудным тропам.
         Дома Иванов нас не утешил. Он кроме масла ничего не купил, т.к. кооператив закрыт на неделю - продавцы уехали на арбах в Баталпашинск за товаром. С Ивановым сидел наш друг Абдула Хубиев, только что им разысканный. Но он с нами в Теберду идти не мог. Другие возможные проводники то же были заняты покосом или отсутствовали.

Вернуться к оглавлению
Вернуться к предыдущей главе Перейти к следующей главе